Железная дорога, или Жди меня, Женька
Шрифт:
– Эта красний!
Армянин отставил чашечку кофе в сторону и удивленно взвыл:
– Вай, угадал! Вай, угадал! Давай ещё!
А командир отряда, взяв в руки две пятитысячные купюры и осмотрев их, швырнул обратно:
– По десять тысяч! Давай?!
Шулер раскинул карты:
– Оп-па!
– И голым в Африку пущу!
С этими словами Олег встал и, показав на карту пальцем, не переворачивая её, забрал все четыре пятитысячные купюры со стола. Небрежно положив их к себе в карман, он пошел на выход.
– Вай! Давай ещё! А??? – завопили жалобно картежники.
Барсуков вернулся и, вновь поправив за спиной автомат, поднёс указательный палец к носу армянина, задев им кончик его длинного шнобеля, на котором заблестело пятно ружейного масла.
– Я своё отыграл. Все слышали, что они сами разрешили мухлевать?
– Да, слышали, – дружно загудели зеваки.
Барсуков, разводя театрально руки, улыбнулся каталам:
– Мент родился – армян заплакал.
Полковник вернул пятитысячную купюру сотруднику:
– Учись, сынок, пока я жив! Жизнь не институт, тут думать надо!
Остальные пятнадцать тысяч рублей он положил в карман своей разгрузки.
– Это на ящик пива и резиновую бабу. Буду вам выдавать её по графику, как-никак на шесть месяцев заезжаем, – объявил он бойцам своего отряда.
– Что, правда, что ли, резиновую женщину выдают? – удивился сержант, радуясь возврату денег.
– Ага! По списку и по алфавиту. Как же без этого? На войне это дело не зазорно. Одна на всех, мы за ценой не постоим, – смеясь, подтвердил Удав и, хлопнув молодого сотрудника по спине, добавил: – Да пошутил командир, пошутил, он жадный, бабу в жизни не купит, его на банку вазелина не раскрутишь. Вот солидол со ступицы БТРа и берём для нужд интимных.
– Я не жадный, я экономный, – откликнулся командир, услышав, как Удав подтрунивает над своим подчинённым.
Олег подошёл к своим вещам, прикурил, а через несколько минут из шашлычной раздалась громкая речь на армянском языке. Это ругались облапошенные картёжники, рассматривая на солнце свои же карты. На двух картах блестели пятнышки ружейного масла. Пятно на рубашке карты красной масти стояло посередине.
Вскоре подошли машины. Отряд быстро погрузился в транспорт, и привокзальная площадь перед аэровокзалом опустела.
ЧАС СПУСТЯ
Кузов автомобиля. Бойцы сидят на лавках вдоль бортов. Молодой сотрудник обращается к Удаву:
– А где наш командир в карты так научился играть?
– А он и не умел! Ты так и не въехал, что наш командир в кафешке отчебучил?
Удав засовывает свой указательный палец в дульный тормоз-компенсатор автомата, и демонстративно поднимает его вверх. Потом проводит им по носу бойца. Все смеются. На кончике носа у воина блестит масляное пятнышко.
– Оружие любит чистоту, ласку… и смазку!
Удав, улыбнувшись, попросил Барсукова:
– Ты, командир, лучше расскажи, как духа завалил, у которого автомат не смазанный был.
– Да ну тебя к лешему! – отмахнулся полковник от сослуживца.
Но бойцы уже хором требовательно настаивали, чтобы полковник рассказал им о духе. Тем более многие ехали в первый раз.
Барсуков прикурил сигарету, затянулся, и, выпустив несколько колечек под тент, начал рассказ.
– Мы тогда зачищали улицу Сайханова. Подошли к одному из частных домов. Я аккуратно прошел на веранду, Удав сзади прикрывал. И показалось мне, что шорох какой-то за дверями. Пинаю ногой дверь, вхожу и вожу стволом. Вдруг, вижу, стоит боевик напротив! Грязный, небритый, на башке шапка вязаная вся прожжённая. Глаза круглые от испуга. Стоит, сидор, и автомат на меня направил. Ну, я и нажал курок. А выстрела-то нет!
Дух тоже нажал, и у него автомат не стреляет. Передергиваем мы с ним затвор одновременно. Нажимаю на курок и вижу, как из дула автомата боевика тоже вырвалось пламя.
– Та-Та-Та-Та-Та!
– Ну, блин! – успеваю подумать. – Прощай, мама!
Выпустил я все сорок пять патронов, магазин-то от РПК был. Приглядываюсь сквозь дым, а дух как-то рассыпаться стал на какие-то квадратики, треугольники, многоугольники.
– Так вот, она, какая смерть-то! – успеваю подумать, – ведь не больно совсем, только дым и дух рассыпается.
Рассеивается пороховой дым, а боевика-то и нет вовсе. Только его грязные кирзачи стоят напротив!
– Блин? Босиком, что ли, удрал?
А за спиной Удав хохочет. Вот думаю: «Убили меня, а он ржет как лошадь Прживальского!»
Только Удав по плечу меня сзади хлопает и в ухо кричит:
– Анатольич, хорош по зеркалу лупить-то!
И под хохот сослуживцев Барсуков закончил:
– Я ведь тогда с дури дверцу шкафа расстрелял. После этой истории стал всегда оружие чистить и бриться, чтобы больше себя за моджахеда не принять…
МИНВОДЫ. 2009 год.
Барсуков с сумками проходит мимо армянского кафе. Там так же мирно сидит троица старых знакомых. Олег усмехается. Не признали.
Тут его окликают по фамилии:
– Барсуков! Где тебя черти полосатые носят?
Олег поворачивается к жигулёнку с кубиками на крыше. Салават Насыров, постаревший и полысевший, улыбаясь, выходит из автомобиля.
– Я тебя битый час ищу. Нас уже полдня замполит батальона ждёт в Винсадах.
Бывшие курсанты обнимаются. Салават включает передачу. Шестёрка выезжает с привокзальной площади.
Бывший замполит четвёртого батальона Геннадий Петрович Сапрыгин проживал рядом с Пятигорском. Его-то и ехали навестить друзья.
Олег, разглядывая в окно проплывающий пейзаж, спрашивает у однокашника:
– В Орджо когда поедем?
– День-два отдохнём и двинем. Только сейчас он Владикавказ называется.
– Знаю. Для меня он навсегда останется Орджо…
– Надолго приехал-то?
– Нет. Недельку отдохну и назад. У меня ж голуби, сосед присматривает. Но на него надежды мало. Как-то попросил присмотреть, когда в Казахстан ездил. А он на стакан сел. Воду забыл долить в поилку, все пискуны передохли. Переживаю.