Железная маска
Шрифт:
Этой ночью мадам Жанна, склонившись над кроватью своей дочери, заметила, что жар пошел на убыль и больная больше не бредит. В безрадостном ходе болезни наметился перелом.
Несколько часов спустя Ивонна приподнялась на постели и посмотрела на мать осмысленным взглядом:
— Матушка! Родная моя…
Слезы радости и нежные слова не стихали до утра…
Ивонна возвращалась к жизни после тяжелого недуга среди родных стен, окруженная лаской и заботой, поцелуями и объятиями матери, сторицей вознагражденной за все свои тревоги и бессонные ночи. И хотя опасность уже миновала,
Эта ночь стала для обеих подлинным воскресением: одна как бы вновь ожила в своей дочери, а другая вновь смогла насладиться материнской любовью, которой была столько времени лишена.
Когда Ивонна поведала матери о своих горестях, печалях, желаниях и надеждах, словно оплакивая прошлое и пытаясь заглянуть в будущее, мадам Жанна положила голову на грудь дочери и ласково сказала:
— А теперь постарайся заснуть, Ивонна. Тебе надо отдохнуть. Не тревожься, доченька. Ты много страдала, но счастье в этом мире дается лишь ценой больших жертв и горьких разочарований. Спи, дитя мое, а я помолюсь за тебя!
Утомленная долгой беседой Ивонна закрыла глаза и, объятая сладкими грезами, уснула с улыбкой надежды на устах.
На рассвете в комнату вошел де ла Бар и на цыпочках приблизился к мадам Жанне. Он легонько потряс ее за плечо, но она не пошевелилась. Тогда шевалье взял ее за руку и с ужасом обнаружил, что она холодна, как лед. Мадам Жанна словно застыла у кровати своей дочери, и оруженосец; поняв горькую правду, опустился рядом с ней на колени и вознес молитву за упокой души доброй женщины.
Мадам Жанна скончалась.
Спустя два месяца Ивонна уже гуляла по аллеям парка, опираясь на руку шевалье де ла Бара. Оправившись после болезни, она превратилась в по-настоящему красивую женщину, лишь тень печали угадывалась в ее глазах и улыбке. Девушка часто уходила в себя, надолго предаваясь невеселым размышлениям; однажды, желая отвлечь ее, оруженосец решился спросить:
— Скажите, мадемуазель, кто эти странные люди, что принесли вас сюда и с тех пор или охотятся, сутками пропадая в лесах, либо уединяются у себя на ферме, появляясь у нас лишь затем, чтобы увидеть вас, тщательно избегая при этом встреч со мной?
Тогда Ивонна рассказала ему полную превратностей одиссею двух искателей приключений, которые с трогательной самоотверженностью и неизменной преданностью не раз доказывали ей и монсеньору Людовику свое искреннее раскаяние.
— Простите им их ошибку и преступление, — попросила она в конце своего повествования, — они смыли свой позор кровью и посвятили себя без остатка служению долгу, являющемуся для меня смыслом жизни… Отныне, надеюсь, вы разделите его с нами. Кроме того, на днях вам доведется увидеть их в деле.
Шевалье задумчиво подкрутил кончики усов и осведомился:
— Так у вас есть план, мадемуазель?
— Конечно. Я здесь уже несколько месяцев, а ведь несправедливо пребывать столько времени в бездействии, когда монсеньор Людовик продолжает страдать без дружеской помощи и поддержки…
— Вы хотите вернуться в Пиньероль?
— Ни в коем случае. Нас слишком мало, чтобы бороться со столь
— Нам потребуется осторожность и еще раз осторожность, мадемуазель Ивонна. Когда раскрыли заговор против Людовика XIV, граф де Роан был публично обезглавлен на Гревской площади.
— Бог мой! Граф де Роан казнен! — вздрогнув, воскликнула Ивонна. — Что же, будем более осмотрительными, чем он… Но вам не кажется, что пора покинуть замок? Видя безрезультатность своих поисков, мушкетеры могут, и не без основания, попробовать найти друзей монсеньора Людовика неподалеку от замка, где он вырос. А посему нам необходимо присмотреть какое-нибудь другое убежище, и ваши слова навели меня на интересную мысль.
— Мои слова?
— Именно так. Вы рассказывали о графе де Роане, и это мне напомнило о подземных пещерах, служивших ему мастерской, арсеналом и казармой. Вам доводилось слышать о них?
— Нет, мадемуазель.
— Тем лучше, значит, их так и не обнаружили. Мы укроемся в пещерах и там решим, как действовать дальше.
— Раз так, мадемуазель, я готов следовать за вами.
— Завтра же?
— Да.
— Хорошо. Предупредите моих друзей, чтобы они были готовы. А сейчас, пожалуйста, оставьте меня одну, я хочу еще раз помолиться на могиле матери.
С первыми лучами зари Ивонна выехала из замка де Бреваннов рядом с шевалье де ла Баром; трое ее верных друзей держались чуть поодаль, уважая вполне объяснимую грусть девушки, вновь прощавшейся с родными стенами. Но Ивонна, понимая, что происходит в их душах, повернулась к ним и с улыбкой прокричала:
— Вперед, друзья мои! Вперед, во имя нашего короля!
Тем же утром маленький отряд остановился у перевалов Апремона. Было решено, что Онесимо отправится с лошадьми в Шали, где и станет дожидаться в гостинице, пока кто-нибудь из них не разыщет его. Само благоразумие требовало оставить одного вне пещер, а Онесимо больше остальных подходил для такой роли, поскольку его никто не знал, а значит, он и не мог вызвать ничьих подозрений.
Если друзья еще порой и относились к Онесимо с некоторой настороженностью, то совершенно напрасно: их новый приятель был предан им душой и телом. Кроме того, их компания как нельзя лучше подходила для этого страстного любителя опасностей и приключений, и он был готов разбиться в лепешку, исполняя малейшую прихоть Ивонны, к которой испытывал подлинную нежность, доходящую до обожания, что сильно сближало его с Фариболем и Мистуфлэ.
Когда ему объяснили, где он должен их дожидаться, бедняга решил, что его отсылают из недоверия, но спокойно ответил:
— Вы правы, мне пока еще не удалось доказать вам свою преданность. Однако такой случай представится, уверяю вас!
И, тронув шпорами бока своего коня, он поскакал к гостинице у въезда в Шали, тогда как Фариболь и Мистуфлэ, следуя за Ивонной и де ла Баром, углубились в отроги Апремона, готовя себя к любой неожи -данности. Несчастные и не подозревали, что вот уже некоторое время кто-то следует за ними по пятам. У них бы волосы встали дыбом от ужаса, услышь они яростные угрозы: