Железные паруса
Шрифт:
Костяшки кулаков у него были разбиты и превратились в безобразные мозоли, а единственное ухо выглядело так, словно над ним экспериментировала толпа пангинов.
— Я бы и от шнапса не отказался. — Хуго-немец демонстративно сплюнул и стал насвистывать бравурный марш сквозь дырку на месте переднего зуба.
— Благодарите его… — Мексиканец показывал пальцем на Клипсу.
Он входил в роль. Даже через пять месяцев пребывания под землей он остался таким же шоколадным и блестящим, как свежий батончик
— Известные фокусы, — подтвердил Хуго. — Тары только нет.
Клипса соображал туго, только вертел головой:
— Я-я-я… не-не-не… пью вина…
— Ша! — Поп-викарий даже постучал ложкой по краю тарелки. Тоже спектакль. — Ша!
Разговоры о еде и женщинах если не поощрялись, то и не пресекались — на усмотрение охраны. Но вот за все остальное можно было загреметь в третий блок, а оттуда? Как повезет. Могут и в пусковую шахту на залив, — а это верная смерть через десяток смен, потому что работа выполнялась даже без респираторов. А могут сразу здесь же, отстегнув ошейник, вывести в коридор и ткнуть штырем под ребро.
— Я в предвкушении, — прошептал, закрываясь рукой, Поп и прикрыл глаза нежными, как у курицы, веками. — Нервы мои… нервы… — тряпки!
Хуго успокоился и уткнулся в тарелку, а Мексиканец наконец проглотил свою порцию улиток и выразительно посмотрел на Клипсу по кличке Мясо. Иногда он его защищал от товарищей по бригаде, потому что был самым доверчивым и спокойным.
— Хо-хо-хочешь, я тебе морковку принесу? — осторожно спросил Клипса, подобострастно заглядывая в глаза, — завтра утром, или даже яблоко, оттуда… — Он осторожно показал пальцем наверх и жалко улыбнулся.
За яблоко или иной фрукт можно было купить жизнь любого из них, и они всегда помнили об этом.
— А мне? — спросил Хуго. — Чем я хуже?!
— И я бы не отказался, — вежливо напомнил о себе Ван-Вэй и улыбнулся всем остальным, так что если кто-то и наблюдал за ними, то со стороны это выглядело невинным трепом.
— Потом принесет… всем нам, — многозначительно заметил Поп. — После…
И Он понял, что Поп не хочет шума и думает только о поверхности.
Насчет поверхности они практически не знали ничего, а только слышали то, что происходило наверху, от новичков и из разговоров, которые иногда вспыхивали в столовой. Даже обо всем остальном ходили самые противоречивые легенды: от зеленых марсианах на паучьих ножках и страшноголовых, до ледяных застывших пустынь.
"Не верю я всему этому, — говорил Поп. — Какая, к дьяволу, оккупация, кому мы нужны. Треп Совета Спасения, чтобы сидели тихо, как мыши, до поры до времени, а потом, "жик…", как коров на бойне. — И проводил большим пальцем по горлу". Действовало это неотразимо: болтун Мексиканец затыкался и еще неистовее молился, безобидный изветчик — Клипса по кличке Мясо, начинал тихо проливать слезы, Ван-Вэй осуждающе качал головой и шептал: "Еще чего… еще чего… похуже Лун-бо…*" (* Водяной дух.), даже Хуго-немец из Ганновера работал вяло, хотя уж он-то повидал больше любого их них, потому что был кадровым сержантом, хотя и разжалованным, и на прусских равнинах, залитых силиконом, ловил неизвестно кого и дрался непонятно с кем, пока в один прекрасный день кто-то из начальства не решил, что на военных заводах Мангун-Кале он принесет больше пользы.
Правда, в последнее время пронесся слух, будто наверху никого не ловят. Даже по новичкам видно. Не то чтобы не могут, а просто будто бы всех переловили. А может, там что-нибудь случилось? Недавно в бригаду то ли малайца, то ли мальдивца подкинули, совершенно языка не знал. Протянул четыре смены и умер с непривычки. Так ничего и не успел рассказать. Воздух не тот, что ли? Пространство замкнутое? Одни ржавые балки пересекаются под невидимым куполом. И уйти по ним тоже нельзя. Об этом специально объявляют и показывают. Задерут прожектор — и на тебе, над головой глыбы висят, подпертые железом. Не верили. Лазили тайком. Возвращались усталые и ошалевшие. Шептались, что, вроде бы, уйти все же можно, но страшно, жутко, да и без веревок не переберешься через чего-то там. Прыгать надо, да еще в полной темноте. Мечтали расковаться, да с помощью этих цепей и уйти. Паклю на факелы собирали. Если бы не Последняя Транспортировка, пускай даже в грузовом отсеке, даже с запредельными перегрузками. Так и говорили, и думали с большой буквы — Последняя Транспортировка, как последняя надежда. Так и обещали — одна ракета, ребятки, ваша. Так что ведите себя тихо и делайте, что вам положено. Нам ведь и там работяги нужны. Только последний уборщик знает, что в ракете от силы человек восемьдесят поместятся и рассчитывать не на что, разве что протянешь ноги прямо в цехе и тебя выволокут, зацепив крюками, а тюремный доктор прикажет вскрыть яремную вену, чтобы, не дай бог, ты не уполз неведомыми коридорами и трещинами наверх.
— Скоро у нас у всех будет все, что душе угодно… — похвастался Клипса по кличке Мясо и многозначительно замолчал.
— Дай лучше сигарету, — покосившись на Бригадира, и как обычно робко с Клипсой, попросил Ван-Вэй.
— Врешь, — тихо процедил Хуго-немец из Ганновера Клипсе. — Скажи, что ты врешь.
— Отпустят нас, — заверил его Мясо, — вывезут и отпустят! Ей богу!
Этого еще не хватало, подумал Он, ибо такая новость в корне меняло дело и люди теперь будут думать о чем угодно, но только не о побеге. Нельзя было верить Клипсе, нельзя. Это Он знал точно.
— Бобов хочу, жаркое и авокадо, — напомнил Кенто-Мексиканец для отвлечения. — Святая мадонна… — И поцеловал ноготь большого пальца: — "…воздастся нищим…"
— Точно, правда… — Оглядываясь, зашлепал губами Клипса по кличке Мясо, — сам от Клямке слышал… Ей богу…
Рад был услужить. Он почти не скрывает своего пристрастия доносить. Но иногда и бригаде перепадало от щедрот охраны.
— Клямке? — переспросил Поп. — Что-то не верится…
— Точно! — доверительно наклонился к нему Клипса. — Точно!..
Поп невольно отстранился и поморщился. Клямке — это дело серьезное. Это почти точно так же верно, как и регулярная побудка через каждые десять часов.
Клямке — это бог, царь, судья.
Клямке — это главный смотритель на кухне. Главнее только петралоны, это все знают, ну, может быть, еще Совет Спасения, которого никто никогда не видел.
Поп посмотрел на него, и они встретились взглядами. Он покачал головой:
— Следи за ним, — одними губами прошептал Он и показал глазами на стол Бар-Кохбы.
Они давно научились понимать друг друга по жестам. Он еще подумал, что Сержант тоже ненадежен — слишком много в нем злости и цинизма.
— Врешь ты все! — Хуго-немец никак не обращал внимания на Попа. — Пуска двадцать три смены не было!
— А сегодня будет, — упрямо заявил Клипса по кличке Мясо, — Клямке…
— Плевать я хотел на твоего Клямке!
— Вот это ты ему и скажешь, — наставил на него палец Бригадир, — скажешь, а потом нам расскажешь!