Железные паруса

Белозёров Михаил Юрьевич

— Я же сказал, что не дойду, — почему-то торжествующе прошептал он, — я же сказал, что это божественное четыре…

Пайс отер стекло фонаря, и они увидели, что в груди Ван-Вэйя торчит нож.

— Я же… — то ли подумал, то ли выдохнул воздух Ван-Вэй и умер.

— И дух его улетел к его китайским богам… — констатировал Пайс.

— Это работа Бар-Кохбы! — воскликнул Поп. — Руку даю на отсечение — они знакомы с Сержантом.

— Должно быть, — согласился Пайс, — должно быть, они из одной банды, — и признался: — То-то я гляжу, они каким-то странными знаками общаются. Зря я Сержанту сумку с ключами и картой подержать дал.

— Зря… — спокойно и почти равнодушно согласился Поп, демонстрируя выдержку и поглядывая в ту сторону, откуда должны были появиться

преследователи.

Они знали, что пангины из-за своей трусости, наверное, возятся с Клипсой, что им троим не стоит волноваться, пока к преследователям не прибудет подмога.

— Есть еще один ход… Рабочий люк… Если только он не заварен… Если только он не заварен… — Пайс посмотрел на них.

Впервые в его взгляде они увидели настоящий азарт, словно то, что произошло с ними было не в счет, а теперь наступает то самое главное, ради чего они затеяли побег.

— Идем!

И прежде чем Он что-то успел сказать, Поп наклонился и выдернул из груди Вай-Вэйя нож.

— Пошли! — скомандовал Поп, вытирая нож о штанину. — Пошли!

Теперь они втроем знали, что не надо ни на кого оглядываться, что они могут доверять друг другу, и это увеличивало их шансы на спасение, несмотря на то, что планы изменились, даже если они кардинально изменились. Самое невероятное, вдруг подумал Он, что, возможно, Клипсе одному повезло: вдруг он катит по этой самой трубе к синему морю?! Но ничего не произнес вслух, не потому, что не хотел что-либо говорить, а потому что сейчас эта мысль была не самой важной, а просто глупой, и делиться ею ни с кем не имело смысла. И у него появилось такое чувство, что они вначале длинного, тяжелого пути, но конца этого пути Он не может знать.

Они пробежали, скользя и спотыкаясь, до поворота, до следующей сферическою двери, от которой у них уже не было ключей, миновали ее и наткнулись на разветвление, свернули влево и сразу увидели вбитые в стену скобы. В свете фонаря они блестели многолетней слизью. Пайс, самый предусмотрительный и самый хладнокровный, спокойно поднялся по ним в узкий стакан колодца и крикнул оттуда:

— Нож! Дай нож!

А они стояли с Попом и ждали в полной темноте, среди запахов гниющих водорослей и непонятных, тихих звуков струящейся воды, словно они что-то здесь забыли, стояли и не могли вспомнить, что именно. Теперь побег показался ему самым диким предприятием в его жизни. Он уже и не думал о своем бессмертии. Он ни о чем не думал. Он просто стоял и ждал, как ждал Поп-бригадир, с которым они проработали бок о бок на заводе Мангун-Кале почти целый год, но ни разу не говорили по душам не потому что в этом не было нужды, а потому что так сложились обстоятельства, но это не делало их отношения хуже или лучше, просто они друг друга молча уважали, как могут уважать друг друга мужчины.

— Пошли! — радостно крикнул сверху Пайс и добавил. — В старом колодце старые замки!

Должно быть, им действительно везло, как везло до этого, если не вспоминать, конечно, о Мексиканце, Ван-Вэйе и бедняге Клипсе. Везло еще и потому, что когда они выбрались из трубы, в коридоре никого не было — ни единой живой души: ни пангинов, ни петралонов. Словно их еще не хватились, словно по шахтам еще не шарили сотни злобных и мстительных пангинов, подгоняемых умнейшими петралонами во главе с Сципионом.

***

Они совещались темноте, не видя лиц друг друга, потому что берегли единственный фонарь.

— Нам не выйти здесь, — сказал Пайс. — Будут загонять с уровня на уровень, пока не загонят в тупик.

Они услышали далекие голоса и звуки отпираемых дверей. Их уже искали — прыгающие, ловкие пангины и усердные черно-форменные петралоны.

— Где-то здесь есть карстовые ходы, которые ведут к Черной речке, — высказал предположение Пайс. — Правда, я только предполагаю, где они начинаются, но это единственный шанс…

Это была проверка. Проверка на мужество и сплоченность.

— Я "за", — заявил Поп, выдавая в себе авантюриста.

— И я тоже, — добавил Он, потому что пошел бы за Пайсом хоть на край света.

***

Им повезло. Они нашли

люк в недостроенную систему стоков, где было сухо и пахло цементом. Быстрым шагом прошли два колодца до коллектора и остановились. Пайс, хорошо ориентирующийся под землей, выбрал левый коридор, справедливо полагая, что он направлен в сторону Черной речки. Если бы они не спешили, если бы заметили, что попали в старый туннель, если бы обратили внимание, что на полу появился крохотный ручеек, а на стенах — полоса, указывающая, что труба не всегда бывает сухой, если бы Пайс, идущий впереди с фонарем, осветил потолок и увидел в нем отверстия, наверное, они бы вернулись. Но они лишь поняли, что пол имеет небольшой наклон, и вначале не придали этому значения. Даже когда раздался глухой шум, они лишь прибавили шаг. Но когда им на голову хлынула вода, они поняли, что попали в ловушку, потому что уже не могли вернуться назад, а вода только прибывала и через мгновение сбила их с ног. Следующие несколько минут их швыряло и крутило, как щепки. Потом Он понял, что падает куда-то туда вниз, где блеснул фонарь Пайса, и гулкий шум воды, и крики, и полет в бездну слились для него во что-то невообразимое, и в следующее мгновение, вынырнув, Он выплыл из-под водопада, сделал несколько гребков и, наткнувшись на что-то твердое, понял, что это каменная кладка.

— Пайс! — крикнул Он, кашляя, — Поп!

Вдруг прямо под ним появилось пятно света, и Он увидел сквозь буруны воды и пену всплывающего Пайса, и тут же рядом появилось спокойное лицо Попа с седой прядью, прилипшей ко лбу.

— Я думал, нам конец! — прокричал он сквозь шум водопада.

Они вылезли на камни и сгоряча пробежали вдоль грязных маслянистых стен, через какие-то полуразвалившиеся арки по колено в холодной жидкости, из которой с всхлипом вырывались газовые пузыри. Они слышали о Преисподней, но никто никогда из них не попадал сюда, потому что здесь были пробиты бездонные колодцы, ведущие неизвестно куда, и текли подземные воды, неизвестно откуда, и еще потому что бригада мусорщиков именно сюда сваливали отходы жилых зон и здесь было царство больших серых крыс. И поняли, что дальше нет хода — проход сузился и путь преградил водопад. Вода с шумом вырывалась из трубы. Крысы с писком шарахались в стороны.

— Дороги нет, — сказал Поп, с трудом удерживаясь на ногах, и Он удивился его голосу, потому что впервые в голосе Пайса прозвучало сомнение.

Они чудом выбрались на каменный островок и стояли, прижавшись к стене. Фонарь внезапно погас. И тут в первый раз они подверглись нападению. Все произошло стремительно: к ногам подкатила копошащаяся серая волна, и им пришлось отбиваться кулаками. Врагов оказалось так много, что с каждым взмахом руки Пайс, Поп и Он сбрасывали с себя гроздья тел. И только когда Пайс на несколько секунд умудрился зажечь фонарь, ослепленные крысы бросились врассыпную. Но за это время Пайс успел разглядеть, куда им следует бежать: надо было перейти поток и вскарабкаться на бордюр противоположной стены. Через несколько минут они уже бежали вдоль кирпичной кладки, ориентируясь на шум потока так, чтобы он оставался за спиной, и выскочили к грузовой площадке лифта, который, к счастью, оказался рабочим. Им удалось подняться на пять ярусов, — выше он не ходил, — и оказаться в контейнерной шахте, в которую выходило несколько мусорных труб.

И опять им повезло: редкие светильники освещали грязный, черный колодец и переходы, двери которых оказались незапертыми, и они стали подниматься к пищеблоку, обходя пустые контейнеры с остатками гниющих отходов и распугивая толстых серых крыс. Охрана спускалась сюда исключительно только на время вывоза мусора.

В пищеблоке они насмерть перепугали бригаду поваров. Пангины в белых колпаках были беспомощны, как кролики. Они метались между плитами, опрокидывая тележки, котлы и посуду. Внимание Попа привлекли тарелки с мясом и цыплятами. Но на крики перепуганных поваров уже бежала охрана, и им пришлось ретироваться прямо через зал, где поглощали свою пищу избранные петралоны, где играла приглушенная музыка и где они увидели себя в зеркалах — черных и истощенных.