Железный Густав
Шрифт:
— Ну как, надумал насчет кнута? Можешь еще за ним вернуться!
Гейнц рассмеялся.
— Ты все о том же? Хочешь настоять на своем?
— А ты?
— Давай сделаем так. Ты сходишь за кнутом, а я скажу ребятам, что это им дед подарил.
Старик глотнул слюну, словно чем-то подавился.
— Ты еще вздумаешь старика вверх и вниз гонять! Тогда уж давай вернемся и выпьем по чашечке кофе. Зря, что ли, мать старалась! Уважим старушку.
— Ты сходишь за кнутом — или он останется
— Пусть остается.
— До свиданья, отец!
— До свиданья, Гейнц!
Гейнц вошел уже в ворота, когда старик его окликнул:
— Эй, Малыш!
— Чего тебе еще?
— Погоди минутку! Я тебе кину кнут в окно. Так тебя устроит?
Гейнц подумал — устроит это его или не устроит.
— Ну да ладно, — согласился он. Но когда отец исчез в подъезде, не вытерпел и бросил ему вслед: — Старый упрямец!
Отец отвечал уже из окна:
— На, получай, упрямец! Да гляди в оба, не то в грязь упадет! Пока-то он беленький, свежеоструганный.
Сын поймал кнутик на лету.
— Ну, всего, отец!
— Всего, Малыш! И никакой я, заметь, не упрямец! Просто у меня железный норов!
— Это ты, отец, вообразил насчет норова. Обыкновенный упрямец — вот кто ты!
— Вроде тебя, что ли? Ну уж нет! У меня железный норов!
И старик так захлопнул окно, что стекла задребезжали; последнее слово все же осталось за ним!
Как всегда при возвращении от родителей, Гейнц пошел на станцию не прямиком, а в обход, мимо писчебумажного магазина фрау Кваас. Здесь он обычно простаивал несколько минут, чтобы проследить по витрине, как меняются времена и нравы: нынче в моде были слащаво-скабрезные открытки на сюжеты из популярных песенок. — В самую лавку он уже не заходил, чтобы не беспокоить вдову Кваас. Это решение созрело в нем после получения следующего письма:
«Я больше не хочу тебя видеть. А что ты изводишь маму, считаю с твоей стороны величайшим свинством. Твоя Ирма».
С тех пор как Гейнц получил это письмо, он останавливался перед лавкой только поглядеть на витрину — и простаивал там минут пяток. Никогда он не задерживался дольше и, удовлетворенный, уходил.
Порой он, возможно, думал: дурак я, что все еще сюда таскаюсь. Я, верно, даже не узнал бы Ирму. Ведь тогда она была еще совсем пигалицей.
Но, несмотря на подобные рассуждения, он все же регулярно навещал лавку. Он даже пытался представить себе, как Ирма теперь выглядит — это было не неприятное занятие, за ним можно было провести пяток минут!
Сегодня Гейнц Хакендаль только бегло взглянул на витрину. С тех пор как он был здесь последний раз, прибавилась лишь одна серия открыток, на сей раз смесь слащавости с пошлостью. Картинки слащавые, а текст самый современный:
Я видел голой красотку одну. Ну и ну! И бедра, и грудь, и другие места — Красота! Когда ж наклоняла она свой стан…Последний стишок — шестую открытку — вдова Кваас выставить посовестилась, — должно быть, чересчур уж забориста!
Гейнц поворачивается, оглядывает пустую улицу, смотрит вправо, смотрит влево и принимается играть кнутиком. Ну и постарался отец, кнут на славу и даже с настоящим ременным кончиком и мельхиоровым набалдашником, на котором уже просвечивает медь.
Гейнц давно не держал в руках кнута, а ведь через какой-нибудь час ему придется показывать свое искусство племянникам. И он решает попробовать, благо улица пуста и ему безразлично, что подумают люди. Впрочем, пожалуй, и не совсем безразлично, поскольку первая попытка не удалась: кнутик издал только жидкий, захлебывающийся звук…
Насупившись, обернулся Гейнц к витрине с купающейся фрейлейн, — но нет, никто не смотрит, никто не видел его поражения. Тогда он опять замахнулся, и на этот раз кнутик щелкает как следует — будто кто выстрелил из пистолета!
И словно этого и ждали, в дверь высовывается головка девушки и слышится гневный окрик:
— Ты что, совсем спятил! А ну-ка, чтобы духу твоего здесь не было! Ты, видно, в самом деле вообразил…
— Ирма! — лепечет озадаченный Гейнц. — Послушай, Ирма!
— Что мне слушать-то? Между нами все кончено, безмозглый мальчишка! Я тебе все написала!
Последнее она произносит, захлопывая с треском дверь. Гейнц слышит, как жалобно звенит потревоженный колокольчик. А потом щелкает ключ в замке…
В один прыжок достигает Гейнц двери, но поскольку она уже заперта, нажимать на ручку, разумеется, поздно.
— Ирма! — умоляет Гейнц сквозь увешанную открытками стеклянную дверь. — Ирма, открой, я хочу объяснить тебе…
Стоило ему увидеть Ирму после пятилетней разлуки, как между ними опять недоразумение.
— Ирма! — взмолился он снова и яростно уставился на идиотские открытки.
Чья-то белая рука раздвинула их и повесила между ними объявление. Таких объявлений — с текстами на все случаи жизни — в магазине полно. Рука, повесившая объявление, поправила его, чтоб не висело криво, и исчезла.
Гейнц стал читать: