Железо. Книга 3
Шрифт:
Дерущиеся сцепились в тесных объятиях, отчаянно пытаясь поставить друг другу подножку, но ничего не выходило, так что со стороны это напоминало неуклюжий танец в день венчания у алтаря. Щуплый горняк подбежал и с разгону лягнул по спине Веселящего Стену – все трое потеряли равновесие и повалились на щербатый, в острых неровностях пол. Штольня взорвалась от перебивающих друг друга воплей.
– Гребаные животные, ну-ка уймитесь!.. – вскочил с места Поганьюн.
Почти все повскакивали со своих углов и зажали в круг катающихся по полу спорщиков. Наконец кто-то окатил их водой из кувшина. Веселящий Стену встал на четвереньки, отряхивая голову от капель, Вычужан корчился, держась за колено, а третий,
– Дрюк?.. – испугался кто-то за сотоварища и потормошил его ногой. Тот пытался что-то очень тихо прохрипеть и дико вращал глазами, из которых вдруг покатились слезы. – Дрюк, у тебя все в порядке?..
Горняка перевернули пузом кверху, но тело его было обмякшим, словно у мертвеца. И только из горла лезли какие-то полудохлые слова вперемешку с прерывистым дыханием.
– Какие же вы отбитые!.. – зло процедил Поганьюн. – Вы ему свернули башку!..
– Так может, он сам виноват, – промычал Веселящий Стену, уже позабывший про Вычужана. Тот отдувался за его спиной с разинутым ртом, из которого сочилась струйка крови, но никто, включая его самого, внимание на нее сейчас не обращал.
– Думаешь, это станут разбирать? – рыкнул Поганьюн. – Половину из нас сошлют в плавильни…
– Э-э, не-е-е… – отрицательно замотал головой Вугулай. – Я скажу, как все было. Новенький с порога подзуживал эту троицу на брачную драку за обладание им, вот пусть их четверых и забирают, куда хотят…
– Да он ведь не умер же, за что нас ссылать? – Веселящий Стену подполз к несчастному и попытался привести в движение его неслушающиеся руки. – Дрюк, ты ж сам виноват!.. Кто ж просил тебя встревать в нашу разборку?! Скажи, что сам упал, и тебя переведут к обогатителям… Не переживай, там и не с такими увечьями мужики работают… Ты еще легко отделался…
Дрюк безостановочно шипел ему что-то отдаленно напоминающее ругательства. Поганьюн молча подкрался к нему со стороны головы и, взяв под мышки, потащил к лежаку.
– Ты чего задумал?
– А вы будете ждать, пока припрется Три Локтя и поднимет тревогу? – огрызнулся горняк-тактик. – Дрюк умер во сне. Всем ясно?
Горняки мрачно уставились на него, но ни у кого не возникло слова против. Разве что сам Дрюк запротестовал.
– М!.. М-м-млюдок!.. М-м!..
Поганьюн оперся коленкой на его горло, и у Дрюка полезли на лоб глаза. Очень скоро все закончилось. В штольне воцарилась убийственная тишина. Движением пальцев Поганьюн опустил умершему веки и подтолкнул его набок, якобы тот до сих пор дремал.
– Гу-йа-а-а!.. – донеслось откуда-то снаружи. В проходе послышались быстрые и короткие шаги. – Ху-гайа-а-авуйа-а!..
– Все, успокаиваемся!.. – вполголоса приказал Поганьюн и натянул на лицо свою лучшую улыбку. – Ведите себя как ни в чем не бывало… Дрюк помер во сне… И чтоб удивлялись, когда вам об этом объявят, понятно?! А если кто вздумает сболтнуть лишнего – тоже потом кончит прямо во сне!.. – с этими зловещими словами он резко перевел взгляд на вздрогнувшего Вохитику, и тут же ободряюще ему подмигнул. – Все, пойдемте повидаемся с родными!.. Улыбайтесь, дери с вас клятую плоть!..
По заверениям Веселящего Стену, карьер можно было покинуть не только через Волевой перевал с жезлом Избранного и серьгой героя или через выявление уровня железа в костях путем нанесения по ним ударов чугунными прутами на глазах свидетелей. Можно было еще через парадный спуск вместе с семьей, что протащила бы тайком через караул ворох племенной одежды. Такая возможность появилась лишь недавно, две зимы назад, когда озверевшие от разлуки и воздержания люди – что на карьере, что в каньоне – стали массово настаивать на допустимости встреч с освободителями железа. Советники вняли их просьбам, тем более что это разрешало все набирающую обороты проблему с отсроченными зачатиями, которых становилось все больше, а веры у подозревающих мужей в неисповедимые происки Отца – все меньше. Не то чтобы на открытой и пустой арене и окружающих ее голых уступах дозволялось в открытую вступать в соитие, но находчивые женщины приволакивали с собой широкие куски полотнищ, которые набрасывали на себя и на своего изголодавшегося мужчину прямо у всех на виду, скрывая дальнейшее происходящее от лишних глаз.
Но кто-то не мог позволить себе приобрести у Жадного Гнада настолько большой кусок ткани, а у кого-то вообще не было женщины – пошел отдавать долг слишком молодым, не успел завести, либо успел, но та не дождалась с карьера и ушла к другому, либо та вообще могла умереть с голоду, не выдержав домашнего хозяйства на своих плечах, – такой освободитель одиноко стоял в сторонке и попинывал песок, убивая время в ожидании, пока церемония не завершится и всех не погонят назад. Либо общался с родственниками, если тем ноги еще позволяли самостоятельно доковылять утром в такую даль. Один носильщик так умело изобразил старика, когда переоделся в пончо с капюшоном и наплечным крепежом из пустого черепашьего панциря. Но он мог и не стараться, ведь караульные все равно не способны были запомнить кто из племени, а кто с карьера – никто не преградил ему путь.
Однако про носильщика уже к вечеру вспомнили его сотоварищи из братии. Они заметили, что он исчез сразу после встречи с родными, и сразу все поняли. Им не понравилось, что тот посчитал себя умнее их, и поэтому коллективно обратились к надзирателю с жалобой на побег. Беглец был найден в тот же вечер. Он сидел в вигваме и уплетал суп. Даже не дав опустошить миску до дна, его поволокли обратно, но в этот раз уже к пудлинговщикам. С тех пор больше никто не пытался сбежать через парадный спуск.
Впрочем, Веселящий Стену высказывал дельную мысль, которая заключалась в том, чтобы подговорить свой коллектив, будто те застали его самоубийственный прыжок в домну за день до встречи с родными. У надзирателей пропадали вопросы, и в племени беглеца бы никто не взялся искать. В благодарность за молчание беглец обязывался впредь присылать своей покинутой команде через родственников съестные подарки из каньона.
Идея о коллективном заговоре о чужой смерти показалась Вохитике довольно-таки забавной, но ровно до произошедшего с Дрюком. Теперь, когда он шел деревянным шагом на арену, все еще не пришедший в себя от зрелища, вспоминая, как Поганьюн хладнокровно добивает своего брата по труду, с которым еще буквально прошлым вечером ел бок о бок из общей бадьи, он чувствовал подкрадывающуюся тошноту. Три Локтя долго окликивал мертвого Дрюка, а потом не менее долго хлестал его жердью и даже пинал, пока голова того не начала безвольно болтаться из стороны в сторону. Поняв, что перед ним мертвец, коротышка отнесся к этому буднично: он щелкнул пальцами двум горнякам, чтобы те дотащили тело до угольного склада, где то дожидалось бы своей длинной очереди на погребальную телегу до Прощающих Холмов.
– Чего такой угрюмый?.. – Поганьюн как ни в чем не бывало поравнялся с ним. – Дурные сны сегодня снились, брат?
Своим нарочито невинным вопросом он явно хотел лишний раз напомнить, что о произошедшем утром в штольне лучше поскорее забыть. Вохитика огляделся, не подслушивает ли кто.
– Это было жестоко, – вполголоса признал он. Поганьюн с ним не согласился.
– Нет, жестоко было бы, если тебя снова скрутили и повели в яму, дожидаться распределения к пудлинговщикам… Я не мог позволить этому произойти. Я же поклялся стать твоим старшим братом… Как же мне исполнять его обязанности, находясь на другом краю карьера?