Желтая акация
Шрифт:
«Несравнимые величины» — будто и слышалось от них.
Тем не менее мы поставим их, Наполеона и Зою Кирилловну, рядом еще раз и посмотрим, появится саркастическая или скептическая улыбка теперь.
Вспомните, что говорил Наполеон своему войску в Северной Африке, высадившись там для ее завоевания?
Он указал рукой на египетские пирамиды и сказал:
«Солдаты! Сорок веков смотрят на вас с вершин этих пирамид!»
После этого он приказал бить и крошить все живое, что не захочет подчиниться французскому штыку и кнуту.
Он не сказал в своей речи об одном: как на них смотрят те
Всем хорошо известно, что смотреть можно ласково, приветливо, с умилением, но можно смотреть и с неприязнью, презрительно, с ненавистью.
Недосказанное Наполеоном досказал великий поэт Джордж Байрон:
А в этот час у нильских берегов Седые тени сорока веков На пирамидах свой сомкнули строй, Испуганно взирая на разбой. Гигантов мрачных страх сковал, когда В пустыне мчалась за ордой орда, Гремели залпы, добивал клинок И кровь поила выжженный песок…Что, кроме неприязни, презрения и ненависти, могло быть в глазах тех сорока веков, к которым обращался Наполеон, если сразу, вслед за его речью, загремели пушки, застреляли ружья-мушкеты, а штыки начали вонзаться в самое сердце черной Африки?
А что сказала Зоя Кирилловна, может и не слышавшая о речи Наполеона? Что сказала эта простая, обыкновенная белорусская деревенская девушка?
Она сказала будто то же самое, да не то. Она сказала так, что за нее не придется, как Байрону за Наполеона, ни Петрусю Бровке, ни Максиму Танку, ни Пимену Панченке, например, давать какие бы там ни было дополнения или пояснения.
— Девочки и мальчики! Тысячелетия смотрят на нас с ветвей и листьев этой красавицы лещины, в течение которых она питала наших предков своими плодами и питает нас. Отблагодарим же ее своим трудом. Вы только посмотрите, как приветливо колышутся ее листочки, как ласково говорят нам: «Добро пожаловать!»
Возможно, Зоя Кирилловна сказала бы еще что-нибудь, но она, увлеченная своими мыслями, которые так вдохновенно слагались в простые и искренние слова, подняла вверх правую руку, показывая на лещину, и Ганночка приняла это как знак начинать песню (такая была у них договоренность), вышла в круг и начала:
Лещина, лещинонька, А как зимовала, а как горевала?А весь хор, все до единого, подхватили:
Воевала с ветрами, С морозами лютыми.Ленты, красные, золотистые, белые, синие, колыхались на ветках лещины. Темно-зеленые дубы сочувственно шумели над русыми, черными, льняными головками детей.
Незабываемая картина, незабываемые впечатления!
Сымон Васильевич растрогался. А Нина Ивановна даже прослезилась. Это были прозрачные, чистые слезы. Не слезы тоски, печали, жалости, скорби (сколько их, этих слов, для выражения горя). Это были слезы радости, веселья, счастья предчувствия светлого и хорошего в жизни.
Сымон Васильевич думал в это время о деревенской женщине, горемычной вдове Марьяне Ивановне: «Надо же внести такое дельное, нужное, умное предложение! Как оно пришлось всем по сердцу: и старшим ученикам и младшим. Какой праздник, не искусственный, придуманный, а действительно общий праздник получился сам собою, без агитации или принуждения».
— А вон и тетка Марьяна пришла, не утерпела! — тихо сказала Нина Ивановна.
— Где она? — спросил Сымон Васильевич.
Оглянувшись, он увидел Марьяну, одетую по-праздничному. Сразу же направился к ней, взял за руку и привел ее в круг.
— Вот, Марьяна Ивановна, как быстро ваша задумка пошла в жизнь. Если б так все добрые мысли людские осуществлялись, если бы так подхватывали их людские руки, лучшего и желать ничего не надо. Почему же вы не поете?
— О, Сымон Васильевич! Наши песни кончаются. Теперь молодым дорога. Вон как заводят, что соловьи!..
Но вот и песня допета. Началась работа.
Работали не только ученики старших классов. Они, правда, выполняли более трудные работы: распиливали бурелом, большие сухие ветки, подсыпали лопатами землю на оголенные корни, перекапывали, пушили землю под лещинами.
Девочки относили большие суки и распиленные валежины, складывали их в штабельки, потому что из них, когда они подсохнут, будет хорошее топливо.
А малыши, как муравьи, таскали сучки, хворост, всякую мелочь на поляну, на которой должны потом зажечь костер.
Какой же то был бы поход в лес, если бы не было костра!
Интересный спор, объяснения и интересные стихи
В перелесках осенней долины
Разбежались красотки-рябины,
Были ягоды с бусами схожи,
Красовались на ветках пригожих.
Не обошлось, как в каждом деле, без конфликтов и споров. Некоторым хлопцам хотелось показать себя с лучшей стороны, показать, что они и работящие, и умные, и хозяйственные. Амвросий свою делянку прочистил так, что едва поспевали выносить суки и разный хлам из-под его топора. Но вот в одном большом лещиновом кусте он заметил рябину. Деревце было рослое, красивое, с раскидистой кроной — ну прямо как яблонька, ухоженная опытным садовником.
— Ее надо вырубить! — и замахнулся топором.
Девочки схватили его за руку да в голос:
— Что ты делаешь? Такую красавицу губить?! Не позволим!
— А зачем она вам, горечь такая? Все равно срублю!
Зная, что с ним спорить трудно, особенно когда он начинает волноваться, они позвали Нину Ивановну. По дороге рассказали ей о своем споре.
Нина Ивановна нашла верную тропинку к сердцу Амвросия. Прежде всего она похвалила его за проделанную работу:
— А-я-яй! Вот это работники! Вот это делянка! Хоть на выставку! Э, да чему же я удивляюсь: тут у вас руководит всем Амвросий. Так и должно быть!