Желтый лоскут
Шрифт:
Частенько я приходил к ним даже задолго до дойки коровы, и мы с Юргисом бегали по саду, учились свистеть. Он угощал меня первой клубникой или начинавшей поспевать черешней, а то и пригоршней совсем еще зеленого крыжовника.
И только в те вечерние часы, когда Юргис встречался с Тайбеле, дочкой местного адвоката, и они сидели в самом отдаленном углу сада, за буйно разросшимися кустами смородины, я не смел мешать ему.
В сад Тайбеле приходила украдкой, петляя по задворкам и огородам. Раздвинет в заборе пару наполовину
Адвокату да и родителям Юргиса эта их дружба была не по душе.
Как хорошо, думал я, что скоро им не придется таиться. Я своими ушами слышал, как Юргис говорил Тайбеле:
— Подожди, милая, еще только один месяц. Кончу гимназию, и мы отсюда уедем.
Да, Юргис был хорошим парнем.
В те дни, когда они почему-либо не могли встретиться, я охотно носил им записки друг от друга.
Но больше всего мне нравилось, сидя где-нибудь под кустом, наблюдать их встречу.
Юргис с книгой выходил из дому, сперва шагал медленно, размеренно, будто прогуливался. Потом, все ускоряя шаг, пускался вприпрыжку через грядки и кустики и, наконец, оглядевшись, бегом добирался до условленного места в дальнем углу сада. Там посидит или ляжет на спину и смотрит на плывущие облака. Но чаще он стоял у забора и глаз не сводил с того места, откуда должна была прийти Тайбеле.
Вскоре раздвигались доски, и в просвете появлялось миловидное личико с вздернутым носиком, красными, как смородина, губами и ямочкой на подбородке. Стройная и быстрая, как ласточка, Тайбеле вмиг пробиралась в щель.
Если бы я был такой большой, как Юргис, то, ей-богу, полюбил бы только Тайбеле.
Топ, топ, топ…
Знакомые тяжелые шаги. Это за стеной сарая шагает Юргис. Не мой друг, не гимназист выпускного класса Юргис Кевела, а часовой с белой повязкой на рукаве и длиннющей винтовкой на плече.
А Тайбеле здесь, в сарае.
Но не та стройная, проворная, как ласточка, с длинной темной косой. От той осталась только ямочка на подбородке да тяжелая коса. Сейчас Тайбеле сидела, съежившись, в углу, где валялась старая упряжь да обрывки вожжей, и что-то не переставая шептала:
— Не бойся, не бойся, не дам тебя в обиду. Не бойся, деточка…
Юргис Кевела вчера привел Тайбеле в сарай из песчаной ямы. Привел незадолго до того, как вернулись оттуда эти головорезы с белыми повязками. Он быстро захлопнул дверь, и Тайбеле так и осталась стоять на месте, как пригвожденная. Потом Тайбеле кинулась ко мне и обняла, повторяя:
— Не бойся, деточка, не бойся. Не дам тебя в обиду… Не бойся. Я ж твоя мама. Там, в песчаной яме, не расстреливали, неправда, сыночек, сама там была, сама все видела…
Я взглянул ей в лицо и увидел глаза жибуряйской сумасшедшей Ядзи.
А Тайбеле продолжала меня ласкать, утешать:
— Не бойся, дитя мое, не дам тебя в обиду. Не бойся, деточка, я твоя мама…
— Тайбеле!
Она оттолкнула меня:
— Скверные дети, гадкие дети! Мать свою не признают.
И отошла в сторонку, где валялась старая, ненужная утварь. Схватив обрывок веревки, она, поглаживая ее, приговаривала:
— Не бойся, дитя мое, не дам тебя в обиду…
Топ, топ, топ…
И странные, похожие на рыдания звуки, а потом не то треск, не то стук об стену… Это часовой Кевела.
Он заглянул в сарай. Но совсем не обратил никакого внимания на нас, сбившихся в кучу в другом конце сарая. Подбежал к Тайбеле, обнимал ее, глядел ей в глаза, точь-в-точь такие, как у сумасшедшей Ядзи:
— Опомнись, любимая моя! Это же я, Юргис. Приди в себя!
Он целовал ее, гладил по голове, а потом вдруг стал трясти изо всех сил:
— Приди в себя! Я же — Юргис!
Тогда она вдруг вскочила:
— Юргис… Мой Юргис? С белой повязкой? Убийца! Я ненавижу тебя! — и плюнула ему в лицо.
— Это чтоб тебя спасти, нацепил я проклятую белую повязку! — натужно выкрикнул Кевела.
Но Тайбеле только сжалась в комочек:
— В песчаных ямах никого не расстреливали, неправда… А ты в меня хочешь стрелять. Нет! Я еще буду жить и плясать. Ля-ля-ля, ля-ля-ля…
Она принялась петь и притопывать, придерживая руками подол платья, как маленькая.
Но тут же сникла и стала раскачиваться, будто баюкая ребенка:
— Не бойся, деточка, не дам тебя в обиду. Не бойся…
Юргис в отчаянии схватился за голову:
— О господи! Дождемся ночи, Тайбеле, я спасу тебя, вылечу тебя!
Прислонился к стене, снова метнулся к Тайбеле. Потом вытащил из кармана бутылку с самогоном, выпил все до дна и побежал к двери.
Топ, топ, топ…
Тяжелые знакомые шаги часового.
Топ, топ, топ…
— Да ты чего это мечешься, словно оса ужалила в одно место? — вдруг послышался скрипучий голос за стеной. — Пришел тебя сменить. Ступай-ка и ты приложись, — самогону привезли целых три бидона. Первый сорт, хи, хи, хи…
Юргис молчал.
— И девчонок пригнали из того лагеря, расстрелять не успели. Красивые такие, жабы, хоть и жидовки. Поторапливайся, не то опоздаешь, хи, хи, хи…
— Не пойду. Иди назад, я за тебя покараулю, — ответил Кевела. — У меня самогону полно.
— И к девчонкам не хочешь, дуралей?
— Ничего не хочу, отстань!
— Кишка тонка, гимназист. Я это уже в песчаной яме заприметил. Целился в евреев, а стрелял господу богу в окошко. Хотел было я тебя поучить, да ты смылся куда-то. Ничего, можно еще наверстать. Ну, сдавай караул, мой черед заступать.
— Не уйду я.
— Струсил, никак? Дружки гуляют, а он тут торчит. И завтра не пойдешь, когда еврейское добро делить станут? Небось на карачках приползешь, как пес. Тоже мне интеллигент!