Жена без срока годности
Шрифт:
— Вот это все, — он нарисовал в воздухе воображаемый шарик. — Понятие обтекаемое. Вы не знаете, что и где потребуется от вашего имени подписать. У нас у каждого банка своя форма доверенности. Например общую Сбербанк часто не принимает, в доверенности, даже генеральной, должно имя банка быть прописано. И я не понимаю, вы мужу своему не доверяете, что ли?
— Мы знакомы с восемнадцати лет. О каком доверии через четверть века может идти речь? Вы шутите? — не знала я, над кем сейчас больше подтруниваю, мужем-дьяволом
— Живи еще хоть четверть века — всё будет так, — троллил меня теперь хозяин офиса.
Андрей молчал. Это ж адвокатская контора, а не обувной магазин.
— Петр, сделайте так, как считаете нужным, — встрял наконец. — У Марины абонемент в венскую оперу, она не может пропустить спектакль, поймите нас правильно.
Интересно, а как адвокат должен понимать — неправильно, что ли?
— Сделайте генеральную на год.
— На месяц, — исправила я. — У ребенка срочное лечение. Потом я уже не оставлю его. Так что доверенность скорее от Андрея понадобится. Но мы с этим разберемся позже.
Ждать доверенность пришлось полчаса. С кофе на голодный желудок.
— Не доверяешь мне, что ли? — подал голос Андрей, крутя на блюдце полную чашку с эспрессо.
— А с какой стати я должна тебе доверять?
— Логику включи. Ну что я могу сделать? Кредит на тебя оформить? Чтобы тебя из страны не выпустили, месяца не хватит.
— Я тебе просто не доверяю. Ни на месяц, ни на год. Ты кофе действительно не пьешь?
— Не пью. Не могу ж я всем про здоровье рассказывать.
— Ничего, что ты с работы исчез на два дня?
Когда тема еды исчерпана, переключайтесь на работу!
— Даша вопросы наводящие задает, что ли? — улыбнулся он добро.
Пришлось отвечать улыбкой на улыбку.
— Нет. Даже обидно, — сощурилась я лукаво и перешла на шепот: — Ничего не спросила.
— Боится узнать, что ты снова победила.
— А выбор разве стоял? — теперь распахнула я глаза.
— Нет, конечно, — Андрей остался на шепоте. — Но это конкретно у меня. А что у нее в мозгах было…
— А что у тебя сейчас в мозгах? — даже не попыталась я возродить студенческую ревность.
— Пусто, Мариночка. Сейчас у меня все в штанах. Как и тогда. Вам, бабам, не понять. Вы из другого теста, особенно ты.
— Ничем помочь не могу.
— Можешь, можешь… Только не хочешь. Есть-то хочешь? Давай столик где-нибудь в приличном месте закажем?
— А я не хочу с тобой в приличное. Я не хожу по файн-дайнинг и всяким мишленам. Пыталась подруге на пятидесятилетие ужин там заказать и выяснила, что к ним за полгода записываться надо. Это, блин, как люди могут ужины планировать на год вперед?
— Просто у вас там деревня.
— Мне она нравится.
— Тогда могу тебя в неприличное место пригласить.
— Домой, что ли?
— Ну а как ты догадалась? Купить пельменей… Ну или обеды для микроволновки…
— Я уже не в том возрасте, чтобы подобным питаться.
— Зато еще в том, чтобы тобой питаться. Я бы взял две порции.
— Не боишься переесть?
— Нет, не боюсь. Это ты всего боишься. Сказать себе правду, например. О том, что тебе тоже хочется домой. Ко мне, — добавил тут же. — К нам. Теперь официально. Не хочешь на бумажке начертить, какие квадратные метры себе берешь?
Я смотрела ему в глаза: надеялась, что моргнет — куда там, гнет свою линию.
— Помнишь у Толстого рассказ: много ли человеку земли нужно? Не помнишь, перечитай. Я тоже не помнила. Перечитала, когда Алексу его в школе задали.
— Русскому детей учила? Зачем?
— Учила. Но именно этот рассказ они в американской школе читали, как и Чехова. Сколько не пыжишься, а все недоволен, все у соседа больше, а в итоге довольствуешься двумя метрами, так и не пожив в удовольствие…
— Ну а я о чем, Мариночка, тебе толкую? Ну что нам нужно? Сто восемьдесят на двести, да чтобы помягче. Или наоборот потверже — для спины…
— Андрей, я с тобой о высоком, а ты… — покачала я театрально головой. — О литературе…
— А я — мужик, извини…
— Извините? — это нам наконец принесли эту чертову доверенность.
Попросили еще раз сверить данные и при нас, чтобы мы не заподозрили подвоха, зарегистрировали документ. Все по закону, по закону Российской Федерации и подлости, тоже российской.
— Ну что теперь не так? — спросил Андрей, поддерживая меня на лестнице под локоть. — Чем теперь твоя душенька не довольна? Чеховым? Никто не хочет любить в нас обыкновенного человека? Это ж из него?
— Это из тебя… Прет обычный Лебедев. Можешь уже заткнуться?
— Я двадцать лет молчал.
— Молчал бы еще двадцать!
— Так нечего было с Дашкой меня обсуждать! Ты сама за паспортом приперлась, нет? Ошибся?
Сколько меду в голосочке! Выдернула руку — попыталась, не отпустил, только еще сильнее к себе прижал, уже за запястье.
— Марина, давай пообедаем? Жрать охота. Все равно же куда-нибудь пойдешь, ну чего не вместе-то?
— Потому что после обеда ты снова скажешь, поехали ко мне.
— Ну так поехали, в чем проблема?
— Мне сорок пять лет, ну чем ты меня можешь удивить? Мне уже секс не интересен сам по себе.
— А с посторонними предметами? — перебил и сильнее стиснул мне запястье.
— С посторонними мужиками точно не интересует. Андрей, я в пятницу буду с другим человеком. Ну почему тебя это не останавливает?
— А тебя? Если тебя вчера это не остановило, то сегодня меня это точно не остановит. Ты — свободная женщина, я никого не объедаю как бы, разве нет?