Жена без срока годности
Шрифт:
— Откусить тебе ухо? — спросила, секунд десять продержав губы сомкнутыми на его мочке, пока Андрей заботливо расправлял одеяло поверх наших обнаженных тел, чтобы те не остыли до момента Икс. А Икс он потому, что непонятно что считать за сам момент, что принять за словленный кайф? Что, где, когда и почему… Почему я снова позволила Лебедеву почти без спроса залезть ко мне в постель? Воспользовался моим недосыпом, раздраем чувств и чем-то еще. Явно ж была еще какая-то причина для вчерашнего вечера и сегодняшнего утра. Только ночь прошла незаметно в безмятежном
— Откусить? Древние индейцы майя сами отрезали себе уши, когда просили у богов что-то для них очень важное…
— Кусай, сожри меня всего, если такова твоя цена…
— Нет, я серьезно… — взяла я его щеки в ладони. — Готов ты ходить безухим, но со мной.
— Марина, сколько тебе лет?
— А когда паспорт меняют?
— Когда натрахаются вдоволь.
— Или наговорятся. Ты мне только мозг трахаешь со множественным оргазмом.
— Тебе не нужна сейчас прелюдия?
— Да сколько можно… На твоей прелюдии все и заканчивается.
Секунду он смотрел на меня молча. Неужели замолчал? Если сосчитаю до десяти, то это успех… Или успех, это на третьей секунде заманить его в себя. Я сомкнула ноги на его бедрах, точно крылья бабочки. Бабочка на кактусе — руки раскинула в стороны, согнула в локтях, собрала пальцами в кулак уголки наволочек. Теперь нужно мысленно послать весь огонь вниз живота: из глаз и губ, вытянуть жар из сосков, щекочущих Андрею ладони… Зажгла наполняющее меня море, качнулась на его волнах, забралась на гребень, поднырнула, затаила дыхание — раз, два, три… Не выплыла, буду ждать другую волну.
— Хочешь другую позу попробовать? — услышала я сквозь шум собственной крови голос Андрея.
— Не можешь кончить и слава богу, — прошептала, не открывая глаз.
Еще рано — открою, когда буду собирать себя по кусочкам, первым делом разомкнув пальцы…
— Так и ты не можешь.
— Не решай за меня. Работай, старайся…
— Марина, ты издеваешься? — прохрипел он громче.
Или просто склонился ниже. Не знаю, глаз не открываю.
— Медитирую. Пытаюсь мысленно послать тебя туда, куда мне надо…
— Ты меня посылаешь не мысленно, а словами…
— Андрюш, я пытаюсь расслабиться. Я год ждала этого момента. Не порть его…
— Своим присутствием? Я тут вообще нужен?
— Только попробуй уйти… Дверь закрою навсегда, понял?
— Догадался. Марина, ну е-мое, ты напоминаешь бревно…
— Труп, это поза трупа в йоге, скрещенная с бабочкой и кактусом.
— На какой странице в Камасутре она описана?
— Андрюш, это может стать первой, а может — последней страницей нашей с тобой совместной жизни. Не отвлекай меня разговорами. Вернее, не встревай в мой разговор с моим телом.
— Ты можешь хоть один звук издать… Для меня?
— Чтоб ты сразу кончил? Подумав, что все? Размечтался… Работай… Я тоже работала, над собой, над своим телом…
— Можно тебя хотя бы поцеловать? Ей, коряга старая?
— Если при этом ты не будешь ничего говорить…
Он схватил мои губы и потянул их в разные стороны, точно выгрызал из половинки маракуйи последние зернышки… Кривился от кислоты и все равно не мог оторваться. Вытаскивал мою голову из поглотивших ее подушек и снова кидал на самое дно. Волна шла за волной, я ныряла в очередную, затаив дыхание, и меня снова выбрасывало на берег, на голые камни… Я начала теребить подушки сильнее, хватаясь за брызги волн в надежде удержаться на гребне. Вдох-выдох, вдох…
Выдохнуть я уже не смогла, сердце замерло… Я бросила подушки, лапы кактуса сомкнулись на жертве. Наши волны разбились друг о друга — два моря под нами слились в единый океан…
— Слушай, с тобой никакой спортзал не нужен, огромная экономия, — пробормотал Андрей и потерся носом о выступающую ключицу, затем о мой нос. — Хрен тебя удовлетворишь с одного толчка…
— Ну так я повзрослела, вот и запросы выросли. Что ты хочешь? Конспектами откупиться… Слезь с меня, пожалуйста. У тебя кости тяжелые…
— Твои не легче, — в его голосе прозвучала обида.
Он лег рядом и водрузил руку мне на грудь. Собственнический знак?
— Даешь мне слово? — спросила, глядя в потолок, который перестал уже быть небом в алмазах.
— Забирай. Нахрен оно мне нужно… Ты до конца отдаешь себе отчет в том, что делаешь?
— Вру во спасение ребенка.
— Да не врешь ты… Ты — моя жена, у нас есть официальный документ, подтверждающий это.
— Вру, и все может обломиться. Мне типа нужно уведомить власти о втором гражданстве.
— Пока не уведомляй.
— А потом?
— А потом ты не собираешься больше в Россию, так какая твоя проблема? Думаешь, денег на штраф не будет, если вдруг вернешься?
Его рука медленно двигалась по моей груди: вверх, вниз, по кругу.
— Ты сейчас ищешь отмазки? Ты ничего для себя не решила?
— Не хочу подставлять тебя.
— Чем ты меня подставляешь?
— Заявятся к тебе представители опеки — где девочка? Какая девочка, нет никакой девочки.
— С женой на реабилитации в Израиле. Мне поверят. Марина, ты действительно веришь, что ребенка у тебя заберут?
— Да, я верю. Я доверила этой женщине твоего сына… Можно сказать, что он рос с двумя матерями. И эта Маша вырастет с нами двумя…
— Ты сумасшедшая.
— А ты — дурак. Непонятно еще, что хуже. Я пойду в душ, а ты принеси мне одежду. Ты знаешь, где ее кинул. И вообще я хочу есть.
Я вообще много чего хотела: проснуться дома, в тепле и сытости, чтобы пойти на работу, где меня уже ввели в курс дела, купить себе с первой зарплаты платье и, главное, чтобы эта Маша была уже с Романной. Хочу свою привычную жизнь здесь и сейчас, а не душ в чужом доме после постели с чужим мужчиной и невкусный обед с паспортом, в котором стоит печать о несуществующем браке. Но что имеем, то имеем… Нет только стеснения — никакого, будто я так каждое утро падаю в объятья махрового полотенца, растянутого в руках Андрея. Бред…