Жена без срока годности
Шрифт:
— Она мне не нравится, — услышала я в голосе Веры привычные злые нотки. — Я не распространитель сетевой продукции, у меня нет цели втюхать вам ребенка. Я вообще не занимаюсь процедурами усыновления. Я вообще не понимаю людей, которые готовы взять чужого ребенка…
— Вера, что хорошего вы сделали в жизни?
Вопрос Андрея ошарашил ее всего на пару секунд, но когда она попыталась начать отвечать, Лебедев перебил:
— А я не придумаю, даже если на час задумаюсь. Понимаете? Дерево, дом, сын… На этом жизнь, что ли, заканчивается?
— Я уже сказала. Вчера я ничего подобного не услышала от вашей жены. Не вчера, а в воскресенье, — исправилась Вера и опустила глаза.
— Потому что она должна была посоветоваться со мной. Я прекрасно понимаю пары, которые заводят детей с большой разницей в возрасте, чтобы всегда быть при деле, потому что до внуков сейчас можно просто не дожить. Что у вас в остальных папках?
— Список бумаг, которые вы должны предоставить в опеку.
— Можно, этим займется наш адвокат? Я не любитель ходить по госучреждениям.
— А ребенка увидеть?
— Ребенка я предпочитаю забрать. Мне смотреть на нее не нужно, я не диван в гостиную выбираю. Вера, не нужно разговаривать с нами, как с умалишенными. Возможно, мы впервые делаем обдуманный шаг, а мы вместе с восемнадцати лет. У вас будут ко мне какие-то вопросы?
— К вам — нет, — не выдержала Вера его взгляд и повернулась ко мне. — Если у вас так хорошо с финансами, то дайте шанс здоровым детям, Диме и Диане? Вы справитесь.
— Нет, — ответила я, чтобы Андрей не вставил в паузу свой непредсказуемый ответ. — Мы говорим о Маше, у которой нет шанса.
— Шанса нет у Димы! — повысила голос Вера.
— Заверните обоих, — все же вмешался Андрей. — Мы на базаре, что ли? Трое по цене одного? Вера, вы нас послать хотите, так и говорите? Нам посредник не нужен. Мой адвокат сам найдет детей и все уладит.
— Детей?
В глаза Веры — вызов. На Андрея я не смотрела.
— Оговорка по Фрейду, да? — хмыкнул он у меня над ухом. — Мы с женой обсуждали вариант усыновления всей семьи, но не пришли к согласию. Так что речь идет о Маше и только о Маше. Вы дадите мне все контакты и документы?
Вера чуть ли не швырнула папочки через стол. Андрей все поймал. Больная… Как она дела фонда ведет?
Я подняла чашку с остывшим кофе, который мы заказали перед началом беседы. Андрей к своему не притронулся. Попрощались, вышли на улицу не за ручку.
— Я уж решила, что ты надумал меня подставить, — скривилась я за углом.
— Подставляешь себя ты сама со всей этой дурью с ребенком. Я тебе это сразу сказал. Еще бы понял, действительно возьми ты этого Диму с Дианой, но инвалида…
— Так возьми. Я тебе это тоже сразу предложила, — уставилась я на него с вызовом. — Напрягаться лень? Ты же с этой бабой не просто спал, ты жил с ней до ребенка. Напрягись ради хорошего дела в послужном списке. Слабо?
— Ты злишься на вчерашнее, да?
Андрей открыл заднюю дверь своего автомобиля и швырнул на темную кожу сиденья разноцветные, такие детские, папочки. Захлопнул ее. Повернулся ко мне. Я к тому времени успела закусить губу, которая вдруг началась трястись. Вдруг, но совсем не ни с того ни с сего. Причины для нервов были. Они стояли передо мной, прожигали меня взглядом — вернее, всего одна причина, Лебедев.
— Нет, на сегодняшнее, — вскинула я подбородок. — Мне сейчас было неприятно быть твоей женой, прикинь?
Я даже ногу отставила, но совсем немного, потому что стояла на краю лужи — тротуары разбиты, тут за двадцать лет ничего не изменилось, а тут — чуть ниже головы и чуть выше желудка? Все по-прежнему? Бьется? Чувствует? Или только болит? Хронически.
— Мне тоже. Прикинь? — передразнил меня Андрей. — Мне не нравится врать. Без бумажки ты букашка, а с бумажкой — полное дерьмо, выходит?
— У нас нет будущего, ясно? Прошлое никогда не отпустит, так что нечего начинать…
— Почему? — он не перебил, он приобнял за плечи, да так сильно, что внутри ойкнуло все, что могло, и я сама замолчала. — Потому что ты боишься?
— Чего я могу бояться? — проговорила в миллиметре от его лица, другого выбора у меня не было.
— Понять, что двадцать лет назад ты сделала непоправимую ошибку?
— Если она такая непоправимая, то какого хера ты лезешь ко мне сейчас?
— Потому что я хочу забыть о прошлом, у нас есть сегодня и завтра.
— А послезавтра я улетаю в Австрию, — усмехнулась я, тычась носом ему в нос.
— Она улетела, но обещала вернуться.
— Я ничего тебе не обещала. Я не мужчина в самом расцвете сил, я женщина с большим жизненным опытом, который подсказывает мне послать вас обоих.
— Ну, хоть не один на хуй пойду, а в компании…
— Хватит паясничать на людях!
— А дома можно?
— У нас нет дома. Тот, который был в Питере, сто лет как продан. А калифорнийская конура давно сдана другим. Очнись, Андрей, мы чужие люди.
— А нахрена ты спала со мной?
— Долг отдала. Мы попрощаться не успели…
— А что ты такая разговорчивая вдруг стала? — облизал он потрескавшиеся губы. — Я еще ничего тебе не подписал.
— А ты думал, я спать с тобой буду до финальной подписи? Так получается? Если сейчас на попятную пойдешь, подумай о том, что этот ребенок будет являться тебе каждую ночь, и ты будешь просыпаться в холодном поту…
— Это уже было, — сильнее сжал он мне плечи. — Только это был другой ребенок. Но вот женщина та же самая, знаешь ли…