Женитьба Элли Оде (сборник рассказов)
Шрифт:
Подошёл молодой, дюжий парень.
— Такое дело, браток… — виновато улыбаясь, Хештек тронул парня за рукав. — Меня на той пригласили, а жена, как на грех, кошму валять затеяла. Может, подсобил бы?..
— А где кошма-то? — удивился парень, глядя на сложенную в углу шерсть. — Ещё и шерсть не разобрана, и узоры не выложены. Тут хозяйке на три дня работы!
Хештек посмотрел на сваленную в углу шерсть и вопросительно взглянул на жену.
— Кому, может, и на три дня, — сердито бросила Огулсанды, — а у меня через час готово будет!
— Ну, если будет… — Куле недоумённо пожал плечами. — Мне что, я могу…
— Ну и слава богу! — Хештек просветлел. — Теперь с лёгким сердцем поеду. Сама подумай, Огулсанды: люди собрались, ждут. Столько лет музыки настоящей не слышали!..
И так Хештек это сказал, так верил, что игрой своей доставит людям счастье, что Огулсанды вдруг успокоилась. Всё наладится, всё будет хорошо. Такое искусство, такое великое мастерство — не может оно сгинуть бесследно!
…Весть о том, что к Хоразам приедет сам Хештек-бахши, распространилась по соседним сёлам: гости валили валом. Пожав хозяину левую руку — правый пустой рукав засунут был в карман, — люди сразу обращали взоры к Хештеку: «Наслышаны-то мы о нём немало, а вот игру послушать не доводилось!»
Рядом с Хештеком пристроился худощавый мужчина, он был уже в годах и, похоже, злоупотреблял терьяком — кожа у него была тёмная и сухая.
— Ты, браток, не садись на переднее место, — сказал он хозяину, — располагайся ближе к дверям. Станут подходить, так чтобы и с тобой могли поздороваться и чтоб бахши не мешали.
Хораз пересел ближе к двери, а Хештек, оглядев собравшихся, вынул из чехла свой дутар. Наступила такая тишина, словно, кроме бахши с его дутаром, в кибитке никого больше нет. Хештек засучил рукава, откашлялся…
— Люди! — сказал он. — Тысячу тысяч тоев видел этот дутар, Тёке-бахши получил его от своего отца и играл на нём с юных лет до глубокой старости. Теперь дутар моего отца Тёке-бахши в моих руках. Если ученик не превосходит учителя, искусство идёт на убыль, скудеет. Слава богу, этого не случилось.
Речь бахши гостям не очень понравилась. Впрочем, некоторые сочли, что ничего тут особенного нет: просто цену человек себе знает.
Хештек несколько раз стукнул ладонью по дутару, тряхнул головой и начал. Слушали его молча. Переглядывались.
— А чего это он играет? — не выдержал наконец один из гостей, немного понимающий в музыке. — Вроде и нет такой мелодии…
— Сам не пойму! — озадаченно прошептал его сосед. — Ни складу, ни ладу… Спросить бы…
Но тут Хештек громко выкрикнул: «Шадилли!» — и быстро-быстро замолотил по корпусу — дутар дрожал под его ударами. В ритме ударов, пожалуй, и было что-то похожее на «Шадилли», но мелодии уловить никто не мог…
А Хештек ничего не замечал, не видел. Он видел танк. Огромный танк с чёрным крестом на боку. Танк разворачивался, оглушительно лязгая гусеницами. И вдруг что-то грохнуло, ухнуло, словно выстрелили из пушки. Хештек последний раз стукнул рукой по дутару и очнулся.
…До войны, уезжая на той, Хештек каждый раз обещал назавтра быть дома, но возвращался лишь дня через четыре. На этот раз вышло наоборот. Когда он, держа под мышкой свой дутар, отворил дверь кибитки, ещё не начало темнеть. Огулсанды сразу поняла, что случилось, и тайком вытерла слёзы.
— Порадовал сегодня людей дутар Тёке бахши, — сказал Хештек, бережно вешая на стену своё сокровище. — Но знаешь, Огулсанды, думается мне, разучились люди слушать дутар… Видно, те, кто по-настоящему понимал музыку, на войне полегли, бедняги…
— Твоя правда, Хештек-джан. — Огулсанды вздохнула. — Перевелись знатоки. Многие на войне, а которые и не были там, им тоже не до музыки было. Отвыкли люди…
— Вот я и гляжу — нет ценителей. «Дурды-бахши» играю, а у них ни единой слезинки, даже переговариваются…
Хештек поудобнее положил подушку, облокотился на неё и задумался. Глаза его, не мигая, смотрели куда-то вдаль…
Чтоб человек не болтался без дела и чтоб семье была от него хоть какая-то помощь, Хештека поставили сторожем при колхозной конюшне. Вскоре после этого назначения приехал военный, тот самый, что полгода назад привёз Хештека, и вручил ему медаль «За отвагу».
Как-то вечером Хештек стоял возле конюшни, задумчиво глядя на закат. Пришли мальчишки, окружили его.
— Хештек-бахши, покажи свою медаль! Покажи!
Бахши посмотрел на них, подумал, расстегнул карман выгоревшей гимнастёрки и достал завязанный узелком платок. Выпростал из узелка другой, поменьше, тоже развязал. Блеснула медаль. Хештек поглядел на неё, шёпотом прочёл: «За отвагу» — и хотел было снова завернуть медаль в платок, но мальчишки не дали. Только обойдя круг, медаль возвратилась к хозяину.
— А чего ты её не носишь, Хештек-бахши?
Хештек ответил не сразу. Он думал так долго, словно решал важный вопрос с серьёзными и уважаемыми людьми. Потом вздохнул и сказал:
— Стесняюсь.
Мальчишки зафыркали, подталкивая друг друга.
— Живым эти медали ни к чему, — задумчиво сказал Хештек. — Награду заслужили те, кто там, на войне, остался… Какой парень был, а!.. Какой был парень!..
— Горит! — завопил вдруг один из мальчишек.
Из-за конюшни, где стояла большая скирда, валил дым. Скирда занялась сразу. Колхозное сено, запасённое на целый год, чёрным дымом уходило в небо. А Хештек, окружённый мальчишками, стоял, заложив руки за спину, и невозмутимо смотрел на огонь.
Когда прискакал председатель, скирда уже полыхала. Он спрыгнул с коня, раза два хлестнул себя нагайкой по голенищу, молча обошёл скирду и только тогда подошёл к Хештеку. Он не кричал, он спросил совсем тихо:
— Как же это ты, Хештек-бахши?
Бахши даже не обернулся, он стоял и спокойно глядел в огонь, словно не годовой запас сена, а охапка верблюжьей колючки догорала сейчас перед ним.
— На войне тоже… так вот горело… — задумчиво сказал он.
И снова наследник Тёке-бахши ни днём, ни ночью не расставался со своим дутаром. Он играл потому, что должен был играть, потому, что Тёке-бахши завещал ему свой дутар и своё искусство. И хотя звуки, которые он извлекал из инструмента, мало были похожи на музыку, Огулсанды не теряла надежды. Всё ещё наладится, люди будут смеяться и плакать, слушая дутар Тёке-бахши. Нужно только терпение, надо ждать. Никто, даже сам Хештек, не должен знать, что сын Тёке-бахши, его ученик и наследник, разучился играть на дутаре.