Женщина Габриэля
Шрифт:
Все желание смеяться пропало.
— Уверяю вас, мисс Мира, я не буду воротить нос от шрамов мистера Майкла.
Мира хмыкнула.
— Лучше всего вам сидеть здесь и ждать, пока мистер Габриэль обо всём позаботится.
В горле Виктории вырос протест. Габриэль был не в состоянии «обо всём» позаботиться в этот раз. Она проглотила возражение.
— Мне очень жаль, что Джулиен умер. — Виктория подавила икоту. — Он мне нравился.
Черты лица Миры смягчились.
— Да, мы все любили мистера Джулса. Лучше присядьте, а
Виктория села и замерла в оцепенении.
Ожидание в освещенном свечами зале было ничем не лучше, чем внутри кабинета Габриэля под безжалостным электрическим светом.
Три жизни прервались этой ночью. Сколько их всего оборвалось по вине графа Грэнвилла и его сына?
Она пыталась внушить себе, что они были ненормальными.
Но не было безумства в фиалковых глазах мужчины, который умышленно провоцировал ангелов друг перед другом.
Жгучая боль рассекла правую щеку Виктории. Она откинула голову назад, сердце гулко забилось о ребра.
Перед Викторией очутились сине-сапфировые глаза… Мира держала тряпочную мочалку.
— Сидите смирно. Мистеру Габриэлю совсем не понравится, если мы не позаботимся о его женщине.
— Меня зовут Виктория, — тихо сказала Виктория. — Виктория Чайлдерс.
Фамилия «Чайлдерс» ничего не значила для служанки с морщинистым лицом и нестареющими глазами. А почему собственно она должна была узнать её?
Чайлдерс — очень распространенная фамилия.
Только приставки «мистер», «сэр», «достопочтенный» или «лорд», предшествующие фамилии, придавали статус её владельцу.
«Меня зовут Габриэль», — эхом отразилось в её ушах.
Габриэль никогда никем не притворялся, он всегда был самим собой. И Майкл отверг права на тот мир, в котором он родился.
— В доме Габриэля нет нужды называть свою фамилию. — Мира погрузила мочалку в воду, над серой металлической миской клубился пар. — Большинство из нас имеют только имя.
Мира — редкое имя для женщины, рожденной на улицах. Может, она сама так назвала себя?
— Порез на вашей щеке не так глубок, нет нужды накладывать швы. — Поток воды стекал в металлический таз. Мира протянула мочалку. — Будьте добры, мисс Виктория, вымойте ваши руки, пока я слегка смажу вашу щеку, чтоб рана не загноилась.
Погрузив пальцы в высокий стакан, наполненный прозрачной жидкостью, Мира провела спиртом по щеке.
Затаив дыхание, Виктория сконцентрировалась на удалении крови с пальцев вместо того, чтобы думать о боли, пронзающей её насквозь.
Джин причинил гораздо, гораздо больше боли, чем сама рана.
— А сейчас сделайте пару глоточков, — мочалка выпала из пальцев Виктории. Вода в металлической миске окрасилась в темно-красный цвет. — Я пойду отнесу воду для мистера Майкла и доктора.
Свечи мерцали и вспыхивали, пока Виктория сидела в одиночестве со стоящим перед ней нетронутым стаканом джина. Казалось, прошла целая жизнь, пока вернулся Энди: с высоким, худощавым мужчиной, одетым в черное шерстяное пальто, с высоким черным котелком на голове и черной кожаной сумкой, волочившейся за ним.
Docteur.
Человек с черной кожаной сумкой растаял в дверях, ведущих в кабинет Габриэля. Энди пододвинулся боком к Виктории, неопределенного возраста глаза находились на уровне её лица. Он потянулся к стакану джина.
— Вы пьете это?
— Нет. — Виктория машинально пододвинула стакан к нему. Если джин усиливает боль наружной раны, она не хотела бы знать, что он сделает с внутренними ранами.
Две жизни прошло, пока не показались охранники, — они несли Майкла на двери из атласного дерева. Молча, они поднялись вверх по лестнице у дальней стены, покрытой плисовым красным ковром и освещенной электричеством. Доктор следовал за ними.
Энди сел напротив Виктории, потягивая джин.
— Они бы не были так осторожны, если бы он был мертв, — сказал паренек добродушно. Но кого он пытался подбодрить?
Три жизни прошло, прежде чем появился Габриэль.
Виктория встала, сердце подскочило в груди.
Габриэль не взглянул на нее, он поднялся по ступеням вслед за Майклом и доктором.
Виктория села обратно, аккуратно поставив ноги вместе. Леди по рождению, если не по натуре.
Мужчины в темно-красных шелковых кушаках и коротких черных пиджаках молча спустились по гостевой лестнице, неся дверь обратно. Они направились в кабинет Габриэля.
Пламя свечи задрожало, поддавшись внезапному холодному порыву воздуха.
Виктория подняла глаза. Не было необходимости представлять женщину, следующую за мальчиком, который ростом был немного выше Энди.
Питер привел мадмуазель Эймс.
Энди сорвался со своего стула и направился к ним. Немедленно он взлетел по ступенькам, гонясь за удаляющейся женщиной с мальчиком.
Слезы обожгли лицо Виктории, она в стороне от семьи. Машинально Виктория потянулась и подняла заляпанный пальцами стакан, который оставил Энди. На донышке еще оставался глоточек джина.
Виктория проглотила прозрачную жидкость.
Слезы выступили на глазах, несколько секунд она не могла вдохнуть. Почти сразу же ей показалось, что свет, освещающий салон, стал мягче.
Ни мягкий свет, ни глоток горящей жидкости не смогли прогнать одиночества и потока мыслей, которые роились и кружили у неё в голове.
Она гадала, что делала та женщина с опытным молодым мужчиной, которого купила.
Она гадала, жив ли Майкл.
Она гадала, разбил ли Ив узы, связывающие двух ангелов.
С неподвижными лицами, освещенными светом и тенью, двое мужчин в темно-красных шелковых кушаках и коротких черных пиджаках вышли из двери кабинета Габриэля. Они несли дверь атласного дерева, с одного конца которой свешивались золотисто-каштановые волосы.
Они несли Джулиена, который симпатизировал дому Габриэля и был послан защищать Викторию, но вместо этого погиб сам.
Гастон и другой мужчина — официант, все в том же темно-красном кушаке и коротком черном пиджаке, — вынесли узел с телом.