Женщина, которая легла в постель на год

Таунсенд Сью

– Что приготовите на воскресный ужин?

Мисс Свинни слегка удивилась, но ответила:

– Думаю, баранью ногу…

– И сделаете к ней мятный соус? – вежливо поинтересовалась Ева.

– Не сделаю, а куплю! – нахмурилась мисс Свинни.

Повисло долгое молчание, и наконец Ева сказала:

– Вы готовите жареную картошку или пюре?

Мисс Свинни вздохнула и пробубнила:

– И то, и другое. – И продолжила: – Разве родители не научили тебя, что весьма невежливо задавать

так много личных вопросов?

– Нет, – покачала головой Ева, – не научили.

Мисс Свинни посмотрела на ученицу и отчеканила:

– Говорить можно лишь тогда, когда есть что сказать. А идиотские вопросы о меню моего воскресного ужина недопустимы.

«Буду держать рот на замке, а мысли – при себе», – подумала тогда Ева.

Даже спустя все эти годы выросшая Ева по-прежнему чуяла аромат свежескошенной травы, видела солнечные блики на красном кирпиче старого здания школы и сердцем ощущала унижение, которое испытывала, пока бежала прочь от мисс Свинни куда-нибудь, где никто не увидел бы, как полыхают ее щеки.

Ева закончила зарядку и легла в постели поверх одеяла. Ее не покидали мысли о еде. Главная кормилица, Руби, весьма беспечно относилась ко времени, и распорядок дня постоянно нарушался, потому что ее память с каждым днем ухудшалась – иногда мать забывала даже имя Евы.

* * *

Стэнли открыл входную дверь дома Евы и поздоровался с медсестрой и констеблем. Обменялся с ними рукопожатиями, проводил гостей на кухню и сказал:

– Мне требуется ваше профессиональное мнение.

Заваривая чай, он объяснил:

– Боюсь, состояние Евы ухудшилось. Она умудрилась обаять и привлечь на свою сторону Питера, нашего мойщика окон, и он помог ей забаррикадироваться в комнате. Осталась только щель в двери, через которую можно заглянуть в помещение и – для того отверстие и предназначено – передать Еве тарелку с едой.

Как только Стэнли вымолвил слово «забаррикадироваться», констебль Хоук словно воочию узрел чреватую ситуацию. Ему придется вызвать разведслужбу и опергруппу и присутствовать здесь, когда дверь комнаты Евы разнесут металлическим тараном.

Сестра Спирс представила себя на медицинском трибунале. Вот она пытается оправдать свое пренебрежение прикованной к постели пациенткой. Конечно, все можно свалить на вполне реальные переработки – в рабочий график удавалось втиснуть лишь ограниченное количество уколов, перевязок и обработки язв на ногах диабетиков. Она сказала:

– По возвращении в больницу я сразу уведомлю врачей. Возможно, мы обсудим вмешательство по причине психического нездоровья и принудительную госпитализацию.

Стэнли быстро солгал:

– Нет, она не сумасшедшая. Ева полностью в своем уме. Утром я разговаривал с ней, когда передавал вареное яйцо и бутерброды-солдатики из белого хлеба. Мне показалось, она выглядела довольно счастливой.

Сестра Спирс и констебль Хоук обменялись взглядами, в которых четко читалось: «Какая разница, что там бормочут штатские? Решения-то принимаем мы, профессионалы».

Оставив чай на столе, троица поднялась наверх к заколоченной комнате Евы.

Стэнли подошел к двери и сказал:

– Ева, к вам посетители. Сестра Спирс и констебль Хоук.

Ответа не последовало.

– Возможно, она спит, – предположил старик.

– Ну уж нет, – возмутилась сестра Спирс. – Мое время дорого стоит. Миссис Бобер, мне необходимо с вами поговорить! – закричала она.

Ева мысленно пела отрывки из мюзиклов. Во время монолога сестры Спирс об излеченных ею душевнобольных Ева как раз прокручивала в уме песню «Быть живым» из мюзикла «Компания».

* * *

Титания припала губами к щели в забаррикадированной двери и сказала:

– Ева, мне нужно с тобой поговорить.

– Пожалуйста, Титания, – простонала Ева, – мне не интересен разговор о твоих отношениях с моим бывшим мужем.

– Это не совсем о Брайане, – настаивала Титания.

– Ты всегда заводишь речь о Брайане.

– Послушай, можешь подойти к двери?

– Нет. Я не могу встать с постели.

– Пожалуйста, Ева, – взмолилась Титания, – воспользуйся Белым Путем.

– Я им пользуюсь только с одной целью.

У Евы не осталось сил. В последние несколько дней она чувствовала, как жизненная энергия вытекает из нее капля за каплей. Она уже едва поднимала руки и ноги, а пытаясь оторвать голову от подушки, удерживала ее лишь несколько секунд и с облегчением роняла обратно.

– Мы могли бы стать хорошим подругами, – сказала Титания.

– Я не слишком хорошо умею дружить.

Титания заглянула в щель, ей будто бы удалось увидеть немного пробивающегося в комнату света, а под ним – лежащую ничком белую фигуру.

– Я пришла сказать, что прошу прощения за эти восемь лет лжи, – повинилась она. – Я пришла получить твое прощение.

– Конечно, я тебя прощаю, – вздохнула Ева. – Я прощаю всё и прощаю всех. Прощаю даже себя.

Титанию удивило ужасное состояние дома. Казалось, поломалась почти вся бытовая техника. На стенах кухни появились огромные трещины. Воняло канализацией.

– Послушай, Ева, позволь мне снять эту дверь, – сказала она. – Я хочу поговорить с тобой лицом к лицу.

– Прости, Титания, но я собираюсь спать.

Так как свет не падал на стену, Ева догадывалась, что на улице темно. Ей хотелось есть, но теперь она взяла себе за правило не просить, чтобы ее покормили. Если люди захотят принести ей еды, пусть придут сами.

Спустившись вниз, Титания застала мать Евы за приготовлением горы бутербродов. Титанию потрясло, как сильно Руби постарела.