Женщина, которая в Теме
Шрифт:
Петрос: И что было дальше?
Джордж: Дальше думаю – все идет отлично, но нужно двигаться вперед, нельзя терять время и упускать такой великолепный шанс. В общем, я решился и позвал ее потанцевать, как раз что-то подходящее заиграло. Она согласилась сразу же, конечно, я не помню, чтобы мне вообще когда-нибудь отказывали. Танцуем мы, значит, все отлично вроде бы, смеемся, шепчемся обо всякой ерунде, а я чувствую, что рядом ее тело, теплое, гладкое под платьем, чувствую запах кожи, горячую влагу дыхания на своей шее. В клубе сразу стало очень жарко, и мысли стали путаться, словно я выпил не три рюмки, а тридцать. Никогда
Петрос: А она?
Джордж: Зашипела, будто я ее не рукой, а горячей кочергой приложил. Оттолкнула меня, орать начала, обзываться. В секунду переменилась. Глаза как у дикой кошки, а сама отчитывает меня на весь клуб, как школьника – мол, я хам, обезьяна перекачанная, что я всех встречных женщин за шлюх принимаю и прочее. А я стою и даже не могу рот открыть. Все мое возбуждение мигом превратилось в какой-то странный, жгучий стыд. Даже не могу толком объяснить. В тот раз я совершенно не понял, что произошло. Просто стоял, не в силах выдавить из себя ни слова, и чувствовал, как кровь приливает к лицу.
Петрос: Посетители обратили внимание на вашу ссору?
Джордж: Да, еще как обратили. Хохотали, как припадочные, хорошо еще, народу немного было.
Петрос: И как же вы поступили?
Джордж: Я совершенно не понимал, что делать. Все это выбило меня из колеи, в ушах у меня ухала кровь от стыда и обиды. Тогда я не нашел ничего лучше, чем догнать ее возле столика и попытаться объясниться. Говорю, мол, ты не так поняла, давай попробуем еще раз поспокойнее. Попытался все в шутку перевести, даже ухитрился создать подобие улыбки на лице. Но она и слушать ничего не хотела, собралась уходить. Первая оторопь с меня сошла, и я стал чувствовать, что начинаю злиться. Я резким движением схватил ее за руку и говорю – так не пойдет, меня нельзя вот так запросто выставить на посмешище и свалить, не прокатит. В ответ она посмотрела на меня так, что от неожиданности я даже ослабил хватку, позволив ей освободить свое запястье. Фотини мгновенно воспользовалась этим, схватила с соседнего столика бокал с пивом и выплеснула мне прямо в лицо. На, говорит, остынь, баран похотливый.
Петрос: И ушла?
Джордж: Да. Напоследок сказала еще, чтобы я им на островах не попадался, а то опять придется костюм чистить. Я так и остался стоять посреди клуба, под всеобщий хохот, словно в кошмарном сне. Я все пытался понять и распознать это новое чувство, которое я испытал, но оно все ускользало, уступая место ярости.
Никогда в жизни не испытывал такого унижения… Или испытывал? Когда-то давно – еще в детстве…
И высокий, сильный, покрытый татуировками и шрамами, обросший щетиной на щеках и черной с проседью шерстью на мускулистой груди вдруг куда-то исчезает, уменьшается, съеживается…
Его огромные руки снова становятся как тоненькие карандашики, а ноги, напоминающие лапы медведя, вдруг превращаются в макаронинки, на которых нет волос, лишь нежный пушочек.
Ноги ноют, руки
Потный и разгоряченный, он, еще не доходя до душевой, стаскивает через голову липнущую к коже майку, уже представляя, как встанет под прохладные, ласкающие тело струи. Он будет жадно ловить их ртом, фыркать и ухать – а потом, тряся головой, чтобы прочистить от воды уши, вприпрыжку пошлепает по коридору на улицу…
Майка цепляется за подбородок, больно тянет уши, никак не желая сползать с головы. Он выставляет руку вперед, нащупывает дверь душевой и, толкнув ее, резким движением сдирает майку с лица.
Влажный пар залепляет глаза. Он чихает, ожесточенно трет нос, кашляет – и так и застывает с открытым ртом.
Это не мальчишеская душевая.
И тонкие, гибкие, загорелые тела с белыми полосочками на ягодицах и груди совершенно точно не принадлежат парням.
Он вжимается спиной в стенку, осторожно нащупывая рукой дверь. Мокрая ручка выворачивается из потной ладони, а он все дергает и дергает.
Девушки не видят его, они трут друг другу спины, сгибают ноги в коленях и подтягивают до груди, чтобы пройти мочалкой от копчика до… Он судорожно сглатывает и чувствует, как жаркой стыдливой тяжестью наливаются уши, а потом, секундой позже, но уже тяжестью сладостной набухает в паху.
Одна из девушек, – он узнал их, это команда баскетболисток из одиннадцатого класса, – закрыв от удовольствия глаза, выныривает из-под горячего – пар так и поднимается над влажными капельками на нежной коже – душа и неторопливо скользит к полотенцам.
Которые лежат стопкой на низкой скамейке.
Рядом с ним.
Он дергает ручку, но пальцы соскальзывают, и он слышит предательский щелчок собачки замка.
Девушка наклоняется к полотенцам, все еще жмурясь от удовольствия. Ее плечо практически касается его бока, а небольшие груди чуть подрагивают, покрываясь мурашками – от двери ощутимо тянет холодом. Он не может оторвать глаз от ее соска, который медленно твердеет, темнея – и так же твердеет у него внизу живота, до боли, до окаменения мышц.
Девушка перебирает полотенца, видимо, на ощупь ища свое, – и, озадаченно вздохнув, открывает глаза. Он замирает. Он знает, что сейчас произойдет – видел сто раз в кино. Сейчас девушка раскроет рот, и пронзительный визг, отскакивая, как баскетбольный мяч, от кафельных стен и пола, оглушит его, раздавит, пригвоздит к месту. А затем, секундой позже, лавина крика вытолкнет его из душевой и погонит по коридору, словно ветер сухой осенний лист…
Но девушка молчит. Она смотрит на него – чуть оценивающе, и пухлые губы кривятся в странной усмешке.
– Девочки, – вдруг говорит она низким голосом. Кажется, что звук идет у нее даже не из груди, а откуда-то ниже, от пупка, рождается в этом мягком, чуть подернутом жирком животе, от которого Егор почему-то не может оторвать глаз. – Девочки, – повторяет она с какой-то странной нежностью. – Смотрите, кто у нас тут…
Она подходит к нему и проводит пальцем ему по губам. Подушечка пальца сморщилась от воды, и губы начинают сладостно ныть от непривычного ощущения.
Он судорожно сглатывает, стараясь не думать о том, что плавки натягиваются все сильнее и сильнее, и прикрывает их рукой.