Женщины Флетчера
Шрифт:
Гриффин тяжело вздохнул и кивнул головой:
– Я пойду немного посплю. Спасибо, Джон. О'Рили улыбнулся:
– Поспи. И обязательно поешь что-нибудь. – Затем, увидев приближающегося Джонаса, он помрачнел и зашагал к одной из стоящих на дороге колясок.
Джонас ухмыльнулся:
– В отличие от тебя, мой друг, у меня хватило сообразительности нанять экипаж. Подвезти тебя к дому О'Рили, или ты твердо решил идти пешком?
Гриффин выругался.
– Да, Рэйчел у Джона у Джоанны, черт побери, это так! Но, Джонас, упаси тебя Бог даже близко подойти к ней!
Джонас поднял бровь:
– Так ты не доверяешь мне?
– Какого дьявола я должен тебе доверять? Джонас с напускным безразличием пожал плечами, но глаза его были серьезны.
– Думаю, не стоит тебя за это осуждать – в нашей с тобой жизни всякое случалось.
– Например, как сейчас. Ты собираешься придерживаться нашего договора или нет?
Джонас повернулся и пошел в сторону потрепанной коляски, запряженной столь же ободранной клячей. Он влез на сиденье, взял в руки поводья, и когда Гриффин уселся рядом, ядовито усмехнулся:
– Я сдержу слово, Гриффин,– но сделаю это для Рэйчел, а не для тебя. Как только она поправится, наш договор теряет силу.
Гриффин откинулся на спинку сиденья и устремил взгляд на дорогу.
– Вполне справедливо,– ответил он.
Никогда в жизни Рэйчел не знала такой роскоши. Но теперь, благодаря бесконечной доброте Джоанны О'Рили, девушка буквально купалась в ней.
Первое чудо явилось в виде чайника, полного ароматного чая, который был на подносе принесен в комнату Рэйчел и оставлен на ее ночном столике. Джоанна посоветовала Рэйчел пить, сколько она захочет, поскольку Джон считает, что больным необходимо потреблять как можно больше жидкости.
Вместе с ленчем явилось второе чудо – груши с корицей. Конечно, Рэйчел иногда случалось есть груши, только что сорванные с дерева и покрытые пятнистой жесткой кожурой. Но эти груши были совершенно особенные: очищенные от кожицы и сваренные, они плавали в сладком, пахнущем корицей соусе рубинового цвета.
Восторг девушки позабавил Джоанну:
– Рэйчел, мне кажется, что ты могла бы питаться одними только грушами и сладким чаем.
– Угу, – ответила Рэйчел, блаженно закрывая глаза и дожевывая последний лакомый кусочек.– Мне теперь в жизни не захочется есть никакие другие груши.
Джоанна засмеялась:
– Какая жалость, ведь у нас полная кладовка мятных груш. Они в изумрудно-зеленом соусе.
Рэйчел растерянно уставилась на нее, широко открыв глаза, и ответный взрыв смеха все еще звучал в комнате, когда в открытых дверях появился Гриффин.
Джоанна метнула в его сторону лукавый взгляд и шутливо произнесла:
– Гриффин, любовь моя, если твои намерения в отношении этой молодой леди достаточно серьезны, неплохо тебе было бы посадить целую рощу грушевых деревьев.
Этот совет поверг его в такое замешательство, что Рэйчел буквально распирало от смеха. Она не выдержала и захихикала.
В комической растерянности Гриффин почесал в затылке и пробормотал:
– Что ж, если вас обеих это так развеселило, я рад. Джоанна состроила ему гримасу, забрала со столика опустевший поднос из-под ленча и удалилась. С ее уходом затих и смех.
Гриффин присел на краешек кровати, и его лицо вдруг стало бледным и усталым. Не задумываясь Рэйчел протянула руку и нежно погладила его по щеке.
– Что такое? – ласково спросила она.
Голос Гриффина прозвучал хрипло, и хотя он не уклонился от ее прикосновения, но отвел взгляд:
Рэйчел, сегодня вечером я должен вернуться в Провиденс.
Рука Рэйчел медленно опустилась, она откинулась обратно на подушки:
– Ох!
Указательным пальцем Гриффин слегка приподнял ее подбородок:
Мои пациенты, Рэйчел. Я должен возвращаться к ним.
Рэйчел кивнула:
– Да.
Он резко поднялся на ноги, и на мгновение ей показалось, что он сердится. Но его слова разрушили это впечатление: они вошли в ее сердце, чтобы остаться в нем навсегда:
– Рэйчел, я люблю тебя.
Рэйчел онемела: ее губы двигались, не произнося ни звука. Безумные, восхитительные ощущения закружились в ней, яркие, как краски в калейдоскопе.
Гриффин нежно прижал палец к ее губам. Затем достал из кармана маленький сверток, вложил ей в руку и сказал:
Я приеду в конце следующей недели, Рэйчел. Поправляйся.
Он наклонился, коснулся губами ее губ и быстро ушел. Дверь спальни тихо закрылась за ним.
ГЛАВА 22
Рэйчел еще долго смотрела на дверь комнаты, не смея поверить тому, что услышала. Гриффин Флетчер любит ее – это невероятно!
Она вспомнила о маленьком пакете, который он дал ей, и дрожащими пальцами вскрыла его. В обертке из коричневой бумаги лежал изящный золотой браслет, с которого свисал один золотой брелок – крошечная, выполненная с удивительной тонкостью пила.
Рэйчел засмеялась, потом заплакала. А потом она надела браслет на запястье и стала любоваться им, повернув руку так, чтобы струящийся в окна свет заиграл на поверхности металла, заставив его гореть как огонь. Гриффин действительно любит ее, и та ночь любви в лагере лесорубов значила для него столько же, сколько и для нее. Подтверждением этого был крохотный золотой брелок.
Рэйчел уснула, а когда пробудилась, в доме было совсем темно. На один ужасный момент она испугалась, что ей лишь приснилось, как Гриффин объяснился ей в любви; но тут девушка вспомнила о брелке, поискала его рукой – он был на месте, свисал с ее запястья. Она провела пальцем по зубцам крошечной пилы.
Рэйчел протянула руку и зажгла лампу у изголовья кровати. У нее остались в памяти слова Гриффина, у нее остался браслет; сам Гриффин уехал. Ей казалось, что его отсутствие эхом отдается по всему дому О'Рили подобно звуку огромного печального колокола.