Женщины Флетчера
Шрифт:
Она так и не поняла, что привлекло ее внимание к саду, расположенному вдоль восточной стены дома. Оттуда определенно не доносилось никаких звуков, кроме жужжания пчел и пения птиц. Нет, дело было в каком-то магическом притяжении – в ощущении, которое заставило ее сойти с дорожки, завернуть за угол дома и, пройдя сквозь увитую розовыми примулами беседку, оказаться в уединенном солнечном саду.
В первый же момент вид девушки вызвал в Афине тревогу, и, что еще хуже – необъяснимую боль. Склонившись над книгой, девушка сидела на каменной скамье, поджав под себя ноги. Ее блестящие черные волосы, сверкая на солнце, струились по спине и плечам и обрамляли лицо очаровательными кудрями. Со странным беспокойством Афина отметила, что у нее большие, в густых ресницах, глазах цвета лесных фиалок. Наивное удивление жизнью, сквозившее во всем облике девушки, наверняка покорило немало неосторожных мужских сердец, а ее кожа была столь же безупречна, как у самой Афины, хотя и несколько бледна.
Афина тихо кашлянула, как подобало воспитанной леди, и почему-то заметно приободрилась, когда нимфа подняла взгляд от книги и ее лавандовые глаза расширились от нескрываемого ужаса.
– Афина?
Афина испытала непонятное торжество – словно, приняв вызов, одержала победу в некоей жизненно важной для себя схватке.
– У тебя передо мной преимущество: ты знаешь мое имя,– улыбнулась она, опускаясь на скамью напротив той, на которой сидела девушка.
– Рэйчел,– совершенно смешавшись, пролепетала девушка. – Меня зовут Рэйчел Маккиннон.
Театрально вздохнув, Афина сняла шляпку, и ее мягкие платиновые волосы предстали во всей своей красе. Джонас всегда говорил, что они подобны лунному свету, отраженному в серебряном блюде, не предназначенному для простых смертных. Гриффин, в отличие от него, не был столь поэтичен; Афина и сейчас сомневалась, был ли он вообще способен оценить удивительный оттенок ее волос. Зато девушка явно оценила: ее фиалковые глаза буквально впитывали его; она выглядела потрясенной. И снова, по необъяснимой причине, Афину посетило сладкое чувство с трудом завоеванной победы.
– Ты работаешь у моих родителей? – с небрежным видом осведомилась она, хотя ее снедало глубокое и тревожное любопытство.
Необычайно бледные, почти прозрачные щеки девушки вспыхнули румянцем.
– Я здесь в гостях, – тихо, но с достоинством произнесла Рэйчел.
– Понятно, – отозвалась Афина, с очередным вздохом устраиваясь поудобнее на скамейке и лениво окидывая взглядом нежно-сиреневый утренний туалет девушки.– Это, как мне кажется, мое платье.
Фиалковые глаза, впившиеся в лицо Афины, были полны ярости.
– Правда? Хотите, чтобы я сняла его?
Губы Афины тронула едва заметная, оскорбительно-покровительственная улыбка:
– О, я все равно не стала бы носить его – теперь.
Слезы гордости и гнева сверкнули в невероятно прекрасных глазах, повисли на густых темных ресницах. Но прежде чем Рэйчел успела подыскать достойный ответ, в разговор вступил третий голос, сухой и неодобрительный:
– Афина, ты вела себя совершенно недопустимо. Ты должна немедленно извиниться.
Афина подняла голову удивленная и увидела свою мать, которая стояла у задней калитки и наблюдала за дочерью слишком проницательными, как всегда, глазами.
– Мама! – воскликнула молодая женщина; губы ее тронула нервная улыбка. Она вскочила со скамейки и обхватила мать обеими руками.– О, маман, Андре так ужасно обошелся со мной! Он показал себя таким бессердечным эгоистом,– лепетала она.
Но даже обнимая мать, Афина ощущала холодок расстояния, всегда сохранявшегося между нею и этой женщиной.
– Бессердечный эгоист,– задумчиво повторила Джоанна.– Возможно, в этом порочном мире все же существует какая-то справедливость.
Глубоко потрясенная, Афина высвободилась из сдержанных объятий матери.
– Я знаю, что поступила ужасно, мама,– тихая мольба в ее голосе не была сплошным притворством.– Но ведь ты меня не прогонишь, правда? Андре развелся со мной, у меня нет ни денег, ни друзей...
Взгляд усталых голубых глаз Джоанны, переместившись на Рэйчел, смягчился.
– Мы обсудим твои дела наедине, Афина. И платье Рэйчел принадлежит ей, а не тебе.
У Афины не было выбора, и она покорно кивнула.
После того как Афина с матерью, рука об руку, ушли в дом, Рэйчел еще долго оставалась в саду. Даже дурное предчувствие, томившее девушку, не подготовило ее к столь страшному удару.
Рэйчел больше не могла читать; отодвинув книгу в сторону, она села, подтянула колени к подбородку и позволила создавшейся ситуации во всей ее полноте обрушиться на нее бурным потоком.
Она видела портрет и знала, что Афина прекрасна, но теперь поняла, что художнику не удалось воспроизвести даже малой доли ее красоты и очарования. Он не передал сияния ее кожи, мягкости взора, всего производимого ей незабываемого впечатления.
Вместо восторга, с которым Рэйчел ожидала приезда Гриффина в Сиэтл, теперь, после встречи с женщиной, которая едва не стала его женой, она испытывала невыносимую тоску и страх.
Конечно, существовала возможность, что Афину он больше совсем не интересует, но это было маловероятно. При всех его недостатках, он был не такой мужчина, которого женщина могла полюбить, а потом напрочь забыть.
В полном отчаянии Рэйчел посмотрела на браслет, сверкающий на ее руке. «Он сказал, что любит меня,– твердо напомнила она себе. – А по убеждению Джоанны, его словам всегда нужно верить.
Рэйчел откинула голову, закрыла глаза, вспоминая нежность его ласк и неутолимую страсть его любви. Слезы подступили к горлу, она едва сдерживала душившие ее рыдания.
Она была теперь в полной растерянности.
Афина медленно пила чай, наблюдая поверх края чашки за лицом матери. Молодая женщина подробно живописала жуткие мучения своей семейной жизни, без стеснения преувеличивая кое-какие детали, которые, как она надеялась, вызовут у Джоанны сочувствие, и даже пролила несколько горестных слезинок.
– Тебе следовало бы написать нам, – упрекнула ее Джоанна, хотя в глазах у нее мелькнул огонек прежней беззаветной любви.
Афина выдавила из себя трагический вздох.