Женщины-масонки
Шрифт:
– Черт бы побрал эти проклятые места! – еле выговорил закашлявшийся Филипп.– Как же случилось, господин Бланшар, что вы завели нас сюда? К чему все эти предосторожности? Это излишняя роскошь в такой пустынной местности. Разве для нашего дела не подошел бы какой-нибудь уголок леса позади гостиницы?
– Вы правы,– отвечал господин Бланшар,– но дело в том, что лес я знаю, а дюны не знаю. И вот человека победил турист… А так как, возможно, мне сегодня придется уехать из Тета прежде, чем всплывет на поверхность наша проделка, я не был бы огорчен, если бы ваша дуэль дала мне возможность совершить последнюю экскурсию по этим местам.
Второй порыв ветра помешал Филиппу ответить.
– Веди нас в какое-нибудь убежище,– обратился к Пеше господин Бланшар, как только смог заговорить.
– Да я и сам не прочь,– отвечал Пеше,– только придется нам снова пройти всю дорогу, прежде чем мы найдем подходящее место.
Он встал впереди всех, и наша четверка тронулась в путь.
Земля была безмолвной, словно по ней шагало само преступление; можно было подумать, что все четверо обуты в домашние туфли. Не раздавалось ни единого звука, даже шуршания какого-нибудь пресмыкающегося. И только сосновые шишки время от времени отрывались от одинокого дерева и тяжело падали на песок.
Они добрались до небольшой долины, где росли только какие-то злаковые растения с ползучими коленчатыми побегами. Эта бесплодность земли, соединяясь с вечной тишиной, пагубно влияет на мысль и открывает широкие перспективы для размышлений о небытии. Печаль сьерры [30] , о которой так много было сказано, ничто по сравнению с печалью этих дюн.
– Хм… скверный ветер… с запада дует…– проворчал Пеше.
На повороте, где долина начинала сужаться, Пеше повернулся к своим спутникам и сказал:
30
Сьерра (исп. cierra) – горная цепь.
– Идите по следам стада.
– Это еще зачем?– спросил господин Бланшар.
– Э! Зачем, зачем!… Да чтобы не попасться в «летты», черт возьми!
– А что это за «летты»?
Крестьянин пожал плечами и ухмыльнулся.
– Вы это знаете не хуже, чем я,– сказал он.
Постоянное недоверие, которое питают деревенские жители к жителям городским, проявилось здесь во всей своей нелепости.
Господин Бланшар удивился, но промолчал.
Время и место были неблагоприятны для перекоров.
И так как Пеше отказался объяснить, что такое «летты», мы сами постараемся познакомить с ними читателей.
Эти озера, глубина которых достигает иногда нескольких футов, образуются после дождей даже среди самых высоких дюн и покрываются тончайшим слоем песка, переносимого сюда ветром, песчинка за песчинкой; потом этот слой затвердевает и становится недвижимым под воздействием жары. Эти маленькие, прикрытые таким образом озера чрезвычайно опасны. Горе неосторожному путнику, который осмелится встать на эту обманчивую поверхность! Песчаная корка рассыпается, проваливается, и путник погружается в эту яму порой до пояса.
Самое лучшее в таких обстоятельствах – не делать торопливых движений. Как только равновесие этих песков нарушается, они уплотняются сами; нужно лишь дать им время для этого уплотнения. Только тогда путник поднимает одну ногу и стоит, не шевелясь, несколько минут. В месте, освобожденном от этой тяжести, происходит следующее уплотнение, и дно становится более прочным. Тогда с теми же предосторожностями путник поднимает другую ногу, затем поочередно обе руки; после этого он ползком – движения его как две капли воды похожи на движения пловца – перебирается на более высокое место.
Животные то ли благодаря инстинкту, то ли благодаря опыту используют этот способ, чтобы выбраться из «леттов».
Эти-то коварные озера и имел в виду Пеше, когда говорил, что не желает попасться в «летты». Время от времени он останавливался и пробовал песок ногой.
За ним следовал Филипп Бейль, который уже снова обрел присущую ему беззаботность.
Последними, держась на некотором расстоянии от Филиппа, шли, разговаривая вполголоса, господин Бланшар и Иреней де Тремеле.
Иреней выглядел мрачнее обыкновенного.
– А знаете ли,– обратился к нему господин Бланшар,– что у вас нет решительно ничего от непринужденных и блестящих манер, какими щеголяют дуэлянты в хорошую погоду?
– Это верно,– пытаясь улыбнуться, отвечал Иреней.– Должно быть, эти угрюмые места так повлияли на мое душевное состояние. Я сам себя не узнаю.
– Сколько раз вы сражались на дуэли?
– Три раза за три года.
– И каждый раз у вас было такое лицо, как сегодня?
– Нет; я был скорее весел, нежели печален; кровь текла у меня по жилам с бодрящей быстротой; по дороге на место встречи я все находил очаровательным, тогда как сегодня…
– А сегодня?
– А сегодня все иначе, дорогой господин Бланшар; рука у меня тверда, как и прежде, но пощупайте ее: она горячая и тяжелая. Глаза у меня словно прикрыты вуалью; но зато я все вижу мысленно, и вижу ясно, ужасающе ясно!
– Черт возьми! Этак мы дойдем и до предчувствий!
– Да, это предчувствия,– отвечал Иреней.
– Вы должны обратить на это внимание; от предчувствий есть несколько средств, например, напевайте про себя какую-нибудь песенку, да не отвлекайтесь от этого занятия.
– Это бесполезно,– возразил Иреней.
– Берегитесь: это может сыграть с вами какую-нибудь скверную шутку!
– Я знаю!
– И поверьте мне, что я бы на вашем месте…
– На моем месте,– подхватил Иреней,– вы думали бы о том же самом, о чем думаю я. Ясновидение пришло ко мне слишком поздно, оно лишает меня мужества. Я вижу пустоту моей молодости… Ах, насколько же лучше отдаться какой-либо мысли, нежели страсти!
Господин Бланшар промолчал.
Иреней продолжал с оттенком горечи: