Женщины-масонки
Шрифт:
Вскоре после событий, о которых мы только что рассказали, некий господин поднимался так легко, как могли ему это позволить его шестьдесят лет, по лестнице дома на улице Сен-Жорж – самой элегантной улице Монмартрского предместья.
Можно было подумать, что эта лестница должна привести его на третье небо [32] – с такой радостью совершал свое восхождение этот пожилой господин.
Остановился он лишь на пятом этаже, перед традиционным столиком с выгнутыми ножками. И в течение добрых пяти минут он изо всех сил старался отдышаться.
32
Третье небо.– Согласно геоцентрической системе мира греческого ученого Клавдия Птолемея (ок. 90 – ок. 160), вокруг неподвижного центра – Земли – вращаются девять небесных сфер. Третья сфера – сфера Венеры.
В Париже квартиры пятого этажа всегда имеют террасы, а стоят не больше, чем квартиры на втором этаже.
Утерев лицо платком, пригладив маленьким гребешком бакенбарды, сняв большим и указательным пальцами несколько пылинок со своих панталон, пожилой господин протянул было руку к шнурку звонка.
Внезапно он передумал.
Вместо того, чтобы позвонить, он постучался.
Сперва он стучал совсем тихонько, как Неморино [33] , желающий разбудить свою возлюбленную; потом постучал сильнее, как встревоженный и раздраженный ревнивец.
33
Неморино – персонаж оперы Гаэтано Доницетти (1797-1848) «Любовный напиток».
– Да подождите! – раздался голос за дверью.– Сегодня вы что-то чересчур торопитесь!
Дверь отворилась, и на пороге показалась маленькая служаночка.
– Ах, это вы, ваше сиятельство!– сказала она.– А я-то думала, что это разносчик воды.
– Да, да, Фанни, это я; только говори потише, прошу тебя.
– А почему это вы не позвонили? Ведь стучат только поставщики!
– Почему?… Почему?…
– Ах, да, я и забыла… Это чтобы застать нас врасплох… Чтобы выследить нас, так ведь? Вечно одни и те же проделки! Кому это взбредет в голову явиться к людям в такую рань?
– А который же теперь час, Фанни? – спросил незнакомец, которого только что назвали «вашим сиятельством».
– Ну, ну, не прикидывайтесь ягненочком! Сами знаете, что сейчас только-только пробило одиннадцать!… Больно много вы этим выиграете, коли барыня не захочет вас принять!
– Как! Фанни, ты думаешь…– побледнев, еле выговорил граф.
– Еще бы! Сами виноваты! А впрочем, успокойтесь: барыня уже два часа как встала.
– А вчера вечером она была в театре?
– Она всего на минуточку показалась в своей аванложе в Варьете. Ах, какое на ней было платье! А белая шляпа! А на шляпе, вокруг тульи, бледно-розовые цветочки вереска! По правде говоря, ваше сиятельство, оно и лучше, что вы ее не видели: вы уж совсем потеряли бы голову!
– Увы! – прошептал граф.
– Да уж знаю я, знаю, что вы и так по уши в нее влюбились! И к чести вашей, надо признаться, что вы любите барыню благородной любовью, оттого-то я и бешусь, когда вижу, что не больно-то она вам благодарна! Правда, не упустит она случая и похвалить вас: «его сиятельство этакий, его сиятельство разэтакий». И Бог мне свидетель, я не из интересу так говорю, хотя вы такой щедрый, что уж дальше некуда; но у меня есть сердце – а это и есть самое главное, и я ей говорю, что жестоко это – заставлять страдать несчастного человека, который от души желает вам добра и который пожертвовал бы всем на свете, только бы уберечь вас от булавочного укола!
Но граф не слушал болтовню маленькой служанки.
Он стоял перед зеркалом и, разглядывая свое отражение, водил рукой по лицу, словно желая стереть морщины.
– Так ты говоришь, что Пандора была в Варьете?
– Да, ваше сиятельство.
– Одна?
– Нет, со своей подругой Сарой.
– С высокой блондинкой?
– Вот, вот!
– Ну, а после спектакля?
– А после спектакля барыня проводила Сару до ее двухместной кареты, а сама вернулась домой, и я принесла ей чашку чая. Она полистала книжки, которые вы для нее выбрали и прислали, и раньше, чем пробило без четверти час, она спала сном младенца.
Граф внимательно посмотрел на маленькую горничную и, приложив палец к носу, произнес с видом глубочайшего недоверия:
– Фанни! Фанни!
– Истинная правда, ваше сиятельство!
– Как? Ты хочешь сказать, что по дороге Пандора не заходила в «Мезон Доре»?
– Не заходила, ваше сиятельство!
– А в Английское кафе?
– Ни на одну секундочку!
– Однако до меня дошли слухи о том, что…
– Да бросьте вы! Уж я-то все ваши уловки наизусть знаю!… Ну, а дальше-то что? А что бы вы сделали, если бы барыня и впрямь поехала ужинать куда-нибудь? Ведь она на вашу ревность ноль внимания, сами знаете!
– Это верно,– грустно промолвил граф.
Он опустил голову, и тут на глаза ему попался квадратный листок бумаги – он лежал в куче мусора, которую Фанни намеревалась вымести.
Он подобрал этот листок со всевозможной осторожностью.
– Что это такое?– спросил он.
– Батюшки мои! Сами видите, что это конверт!
– Да, это конверт, и на конверте написано: «Мадемуазель Пандоре, улица Сен-Жорж, 27».
– Ну и ну! И частенько же припадает вам охота рыться в нашем хламе. Если вам нравится копаться в разных бумажонках, так сделайте одолжение: у нас их целый ящик вон там, за дверью!
– Что за странная печать!– заметил граф, вертя в руках конверт.– Пчелиный рой, который облепил лицо неосторожного человека, и надпись: «Все за одну, одна за всех!»
– Смотри-ка! А я и не заметила,– сказала Фанни, в свою очередь, разглядывая конверт.
– Ты не знаешь, когда пришло это письмо?
– Знаю: с час назад.
– Кто его принес?
– Какая-то женщина.
– Женщина?
– Да, она уже вчера приходила два раза; она хотела отдать это письмо в руки самой барыни, не иначе.
– Черт возьми! – пробормотал граф.– Ну, а сегодня утром?
– А сегодня утром я провела ее к барыне.
– И о чем же они говорили?
– Понятия не имею: барыня тут же велела мне выйти из комнаты.
– Дуреха! В твоем-то возрасте ты еще не научилась подслушивать у замочной скважины?
– Ваше сиятельство! Я – честная девушка!
Граф пожал плечами и снова взглянул на печать, стоявшую на конверте, который он не выпускал из рук.
– «Все за одну, одна за всех!» – задумчиво повторил он.– Что бы это могло означать?