Шрифт:
О борьбсъ проституціей
I
Опять газеты полны разговорами о борьб съ развитіемъ проституціи, объ уничтоженіи торга блыми невольницами, о правилахъ для одиночекъ, квартирныхъ хозяекъ, объ охран отъ разврата малолтнихъ и т. д. Собираются и ожидаются създы, слагается союзъ «защиты женщинъ», готовятся проекты, сочиняются рчи, пишутся статьи. Сколько хорошихъ словъ, благихъ намреній, — надо отдать сараведливость, — весьма часто переходящихъ и въ доброжелательные поступки, и въ полезныя пробныя мропріятія! И изъ года въ годъ, изъ десятилтія въ десятилтіе повторяется одна и та же исторія: доброжелательные поступки приводятъ къ результатамъ чуть ли не обратно противоположнымъ желанію, a изъ мропріятій вырастаетъ для женскаго пола, совсмь неожиданнымъ сюрпризомъ, какая-нибудь новая житейская каторга, горшая прежнихъ. И сатана, гуляя по своему аду, полъ въ которомъ, какъ извстно, вымощенъ добрыми намреніями, — посл каждаго създа или конгресса о проституціи, все крпче, все съ большею самоувренностыо топаетъ копытами по тому мсту, гд похоронены сотни разршеній вопроса о падшихъ
— Вотъ гд y меня основательно, густо вымощено!
Борьба съ распространеніемъ проституціи, обыкновенно, проектируется съ двухъ точекъ отправленія: этической — для самихъ жертвъ проституціи, медицинско-профилактической — для общества, въ сред котораго проституція развивается, служа показательницею его, какъ принято выражаться, темперамента. Въ дополненіе къ отвтамъ на эти главные устои вопроса, ищутся разгадки второстепенныхъ осложненій, изъ него истекающихъ; въ томъ числ, съ особеннымъ усердіемъ предлагается дилемма объ улучшеніи быта проститутки, объ охран ея человческихъ и гражданскихъ правъ, словомъ, такъ сказать, о защит ея отъ жестокаго обращенія. Опять-таки — прекрасныя, истинно гуманныя задачи: и упражняться въ ршеніи подобныхъ житейскихъ шарадъ — благороднйшее занятіе для мыслителя благонамреннаго и любвеобильнаго. Но сатана, все-таки, топочетъ копытами, смется и восклицаетъ:
— Нтъ, господа, — это мсто y меня надежно, крпко вымощено!
Я зналъ въ жизни своей очень много членовъ разныхъ обществъ покровительства животнымъ, въ томъ числ иныхъ очень дятельныхъ, — но только одного, который покровительствовалъ имъ дйствительно и вполн послдовательно. Онъ сдлался вегетаріанцемъ, всегда и всюду ходилъ пшкомъ и не держалъ въ дом своемъ ни кота, ни собаки. Этотъ человкъ устранилъ себя отъ потребностей въ животномъ мір, и тогда животный міръ получилъ нкоторую гарантію, что онъ не будетъ терпть отъ этого человка жестокаго обращенія, по крайней мр, вольнаго потому что, вдь, въ конц-то концовъ, все наше отношеніе къ животнымъ — сплошь жестокое, даже когда мы считаемъ его кроткимъ. Нельзя съ нжностью лобанить быка, хотя бы на самой усовершенствованной бойн, нельзя мягко сердечно перерзать горло барану и отрубить голову индюку; нельзя воображать, будто доставляешь необычайное наслажденіе лошади, впрягая ее въ вагонъ конно-желзной дороги; и хотя гастрономы утверждаютъ, будто карась любитъ, чтобы его жарили въ сметан, однако врядъ-ли они отъ карася это слышали. Не быть жестокимъ по отношенію къ животнымъ можетъ только то общество, которое въ состояніи обходиться безъ животныхъ. Всякое иное покровительство животнымъ заботится не о благополучіи животнаго міра, a объ успокоеніи нервной чувствительности общества человческаго, объ умиротвореніи поверхностными компромиссами человческой совсти, внутреннимъ голосомъ своимъ протестующей въ насъ противъ грубыхъ формъ эксплоатаціи живого, дышущаго существа. Защищая истязуемое или напрасно убиваемое животное, мы оберегаемъ не его, но собственный нравственный комфортъ, собственное самодовольство. Если въ оправданіе истязанія или убійства животнаго имется хоть маленькій, понятный и выгодный человку предлогъ, оно уже не считается ни истязаніемъ, ни напраснымъ убійствомъ. Научные интересы — достояніе немногихъ: поэтому тысячи людей возмущаются до глубины души откровенными жестокостями вивисекціи, цлей которой они не понимаютъ. Вкусовые интересы доступны всмъ: поэтому т же тысячи людей не смущаются сть раковъ заживо сваренныхъ въ кипятк, и требуютъ, чгобы кухарка скла налима предъ закланіемъ его въ уху, такъ какъ отъ сченія налимъ «огорчается», и вкусная печенка его распухаетъ.
Прошу извиненія за грубоватую аналогію, но мн сдается, что въ вопрос о проституціи мы весьма недалеко ушли отъ сомнительной условносги обществъ покровительства животнымъ. Вопросъ ставится совершенно на т же шаткія основы компромиссовъ между безусловнымъ и неизбжнымъ зломъ общественнаго явленія и его условною, житейски-практическою «пользою».
Мы хотимъ остановить распространеніе проституціи и, для начала, обуздать наглую торговлю живымъ товаромъ. Очень хорошо будеть, если переловятъ разныхъ аферистовъ и аферистокъ, промышляющихъ блыми невольницами на проституціонномъ рынк, если затруднятъ кандидаткамъ въ проституцію доступъ къ позорному ремеслу и т. д. Но я не думаю, все-таки, чтобы вс эти палліативы стоили названія борьбы съ распространеніемъ проституціи и чтобы, даже при самомъ тщательномъ проведеніи ихъ въ жизнь, проституція перестала распространяться: ростъ ея не отъ нея зависитъ, и остановится онъ и пойдетъ на убыль не отъ тхъ искусственныхъ мръ, какими мы воображаемъ упорядочить рыночное предложеніе проституціи, но только и исключительно отъ этическихъ, соціальныхъ, экономическихъ, реформъ, которыя, преобразовавъ физіономію современнаго общества, естественнымъ путемъ уничтожатъ проституціонный рынокъ или, по крайней мр, понизятъ на немъ спросъ. Пусть общество не нуждается или какъ можно меньше нуждается въ проститутк, и промыселъ самъ собою сведется на нтъ, фатально исчезнетъ, ликвидируется. Проститутка — рабочая на половой инстинктъ. Трудъ ея подчиненъ тмъ же законамъ роста, какъ и всякій трудъ: гд есть въ немъ потребность, онъ развивается; гд падаетъ потребность, — тамъ замираетъ, сокращается, уничтожается и онъ. Въ состояніи ли общество, при современныхъ условіяхъ своего быта, отказаться отъ обладанія этимъ женскимъ классомъ, отъ спроса на его услуги? Дйствительность говоритъ: нтъ, не въ состояніи. Тогда не будемъ и хвалиться столь громкими предпріятіями, какъ борьба съ проституціей. Условимся лучше замнить широкія задачи просто выработкою кое-какихъ вншнихъ приличій, чтобы обществу было не столь зазорно и опасно пользоваться жертвами своего темперамента и, воспользовавшись, потомъ смотрть имъ въ глаза, — чтобы свинство спроса вуалировалось благовидностью и закономрностью предложенія.
— Злополучная падшая женщина! порочная и несчастная торговка собственнымъ тломъ! Отвтствуй намъ: что ты за сфинксъ неразршимый? Мы учреждаемъ
Соня Мармеладова отвчаетъ:
— Я со всею готовностью-съ… Но, вдь, вступивъ на путь добродтели, стоять на немъ неподвижнымъ столбомъ невозможно-съ, a надо по оному пути идти впередъ, дале, въ текущую жизнь-съ?
— Конечно!.. Мы поведемъ тебя! Мы просвтимъ тебя! Мы покажемъ теб прямую дорогу!
— Чувствительнйше благодарна. Только вотъ что скажу вамъ, милостивые государи мои: чтобы идти, — тамъ ли, сямъ ли? — впередъ, нужны средства-силенки. A y меня и на пути порока часто подкашиваются ноги отъ голодухи. Такъ боюсь, что на пути добродтельномъ-то я и вовсе паду, какъ зазженная клячасъ… вотъ какъ надорвалась, царство ей небесное, Катерина Ивановна, покойная мачеха моя, ежели изволите ее помнить.
Этическія воздйствія — сила хорошая, но и они — палка о двухъ концахъ. Нтъ на свт книги боле свтлой, благой, братолюбивой, чмъ Евангеліе Христово. И, однако, я зналъ человка, который изъ всего Евангельскаго содержанія любилъ только одинъ стихъ, потому что толковалъ его, какъ благословеніе на ненависть къ человчеству. Былъ онъ парень гордый, рабочій, нищій, не попрошайка. Остался, посл болзни, безъ мста, перебивался, чмъ и какъ могъ, жилъ въ углахъ; наконецъ, силъ не стало: протягивай руку за подаяніемъ, либо околвай. И вотъ навернулся благотворитель. Прочелъ истощенному, озлобленному, полубольному, голодному человку лекцію о смиреніи, о промысл, о прилежаніи въ труд, подарилъ Евангеліе, пожаллъ, что «нтъ y меня для васъ никакой работы», далъ рубль денегъ и изчезъ. Изъ рубля y парня три четвертака отняла за долгъ хозяйка угла, гд онъ сгнивалъ, четвертакъ онъ пролъ — а, четверо сутокъ спустя, подобрали его на Даниловомъ кладбищ, за Москвою, въ тиф, и отвезли въ больницу. Натура была сильная: выдержалъ. Врачи заинтересовались интеллигентомъ, который чуть не умеръ отъ голода, поддержали его кое-какою работою; онъ сталъ на ноги, вышелъ въ люди и впослдствіи былъ извстенъ въ адвокатур, какъ… рвачъ самой жестокой и безсовстной марки. И однажды, въ интимномъ и очень бурномъ разговор на благотворительную тему, въ которой онъ былъ близко и нехорошо заинтересованъ, онъ крикнулъ мн, пишущему эти строки, жестокія, самозабвенныя слова:
— Что вы попрекаете меня христіанствомъ, Евангеліе въ примръ приводите? Что вы въ немъ понимаете? Что вы можете понимать? Вы читали Евангеліе въ теплой комнат, сытый; a я — на Даниловомъ кладбищ, подъ осеннимъ дождемъ, съ пустымъ брюхомъ… Помню-съ: «алкалъ я, и вы не дали мн сть; жаждалъ, и вы не напоили меня»… A потомъ я продалъ Евангеліе кладбищенскому нищему за пятачекъ, a силы пойти, чтобы себ хлба купить, мн уже недостало, и я легъ на могильную плиту и сталъ умирать… Вотъ и все мое Евангеліе. «Алкалъ я, и вы не дали мн сть; жаждалъ, и вы не напоили меня». Помню это, — и довольно съ меня. Тутъ цлое міровоззрніе!
Если бы вс господа благотворители хорошо помнили этотъ стихъ, они никогда не посмли бы давать Евангеліе въ руки голоднымъ людямъ, прежде чмъ ихъ накормить.
Таісъ, вотъ, я думаю, что и съ этическими воздйствіями на міръ падшихъ женщинъ мы не будемъ имть ни малйшаго успеха до тхь поръ, пока он будутъ алкать и жаждать, a мы не сумемъ накормить и напоить ихъ иначе, какь при условіи продолженія ими той же профессіи, отъ которой мы беремся ихъ спасать.
Мн скажутъ:
— Позвольте. Одинъ изъ наиболе существенныхъ пунктовъ программы къ борьб съ проституціей въ томъ и заключается, что мы предлагаемъ падшей женщин замнить добычу труда позорнаго заработкомъ труда честнаго.
Милостивые государи! Еще разъ повторю: этика — вещь прекрасная. Но вдь и политическая экономія — наука недурная. A она, увы! не длитъ труда на позорный и честный, но лишь на легко добывающій и трудно добывающій, при чемъ учитъ, что благо, добытое трудомъ легкимъ, натур человческой свойственно предпочитать благу, добытому трудомъ тяжкимъ, и что трудовой идеалъ человчества — отнюдь не въ пот лица сть свой хлбъ, выбирая его изъ волчцовъ и тернія, но наибольшая заработная выгода при наименьщей затрат рабочей силы. И еще: однажды обладавъ какимъ-либо благомъ, человкъ не легко примиряется съ его лишеніемъ и очень туго соглашается на сбавку блага. И потому-то позорный, но легкій, по доходности, промыселъ проститутки побждаетъ честные, но тяжелые и маловыгодные виды женскаго труда. Потому-то проститутка, извлеченная изъ дома терпимости или отъ тайной эксплоататорши-хозяйки и опредленная къ какому-нибудь утомительно-рабочему, a тмъ паче къ «черному» мсту, почти обязательно обращается чрезъ нкоторое время вспять, оказывается рецидивисткою и до тхъ поръ, пока нравственный уровень нашего общества не поднимется настолько, что честные виды женскаго труда будутъ длаться, если не вровень, то хоть въ одну треть заработка проститутки, до тхъ поръ я сильно опасатсь, что кадры вреднаго злополучнаго класса не будутъ задержаны въ прогрессивномъ рост своемъ ни нравственными воздйствіями, ни полицейскими мрами.