Женское нестроение
Шрифт:
Да? въ самомъ дл? Ну, на этотъ разъ перевсъ въ оптимизм за мною. Я не имю столь твердой вры въ хронологическую устойчивость женскаго рабства, поддерживаемаго буржуазною культурою, и былъ бы очень несчастливъ, если-бы мнилъ исторію двадцатаго вка улитою, которая детъ, когда-то будетъ. Девятнадцатый вкъ пробилъ въ стнахъ женской Бастиліи столько брешей, что часъ перелома, о которомъ мы говоримъ. представляегся мн совсмъ не такимъ безнадежно далекимъ, a работа для его ускоренія совсмъ не такизмъ отвлеченнымъ, теоретическимъ «смотрніемъ въ корень», какъ воображаетъ ее г. Зньковскій, столь благонадежно уповающій на черепашій ходъ улиты.
Г. Зньковскій относитъ меня къ рязряду тхъ сторонниковъ коренныхъ реформъ, которые, признавая цлесообразными единственно таковыя, спшатъ въ то же время оговориться, что он невозможны. Опять г. Зньковскій приписываетъ мн, - и еще въ кавычкахъ, стало быть, какъ цитату моихъ точныхъ словъ, — идею, которой нтъ въ моей стать. То-есть, что единственными цлесообразными къ излченію проституціонной язвы средствами я признаю коренныя реформы во всей общественной постановк женскаго вопроса, — это врно; a вотъ, что я будто бы считаю коренныя реформы «невозможными», — это ужъ г. Зньковскій сочинилъ отъ себя. Вся статья моя — наглядное доказательство, что для меня он — не только надежда полной возможности, но и убжденіе требовательной и неотложной необходимости. Г. Зньковскій навязываетъ мн собственную свою мысль. Возвращаю по принадлежности и, признаюсь, безъ благодарности. Въ контрастъ мечтателямъ о коренныхъ, но невозможныхъ реформахъ, г. Зньковскій восхищается тми, которые думаютъ, что «нужно длать то, что можно длать». У всякаго — свой вкусъ! Спасибо этимъ добрымъ и хорошимъ людямъ, длающимъ,
A что касается добрыхъ людей съ идеалами «можнаго», они тоже поступаютъ отлично, очень благородно, длая свое «можное» какъ умютъ наилучше и со всякимъ тщаніемъ, потому что вреда отъ того нтъ, a многимъ даже можетъ быть и существенная польза. Ибо, за неимніемъ гербовой, пишутъ на простой, и палліативы далеко не безполезны. Если, скажемъ для примра, въ глухой деревн повальный дифтеритъ, то, разумется, нтъ никакого резона оставлять больныхъ вовсе безъ лченія, покуда не прідетъ изъ города врачъ съ противодифтеритною сывороткою. Хорошо длать больнымъ припарки, компрессы, инголяціи бензойнымъ натромъ, спринцованія известковою водою и многое другое, рекомендуемое «Домашнею Медициною» Флоринскаго. Похвальные труды эти успшно вознаграждаются, когда изъ сотни больныхъ души дв-три возьмутъ, да и поправятся при участіи собственной крпкой натуры. Честь и хвала тмъ, кто поставилъ ихъ на ноги, — ну, a безъ противодифтеритныхъ прививокъ эпидеміи все-таки не сломить, a безъ радикальной дезинфекціи ея изъ деревни не выжить.
Г. Зньковскій, заимствуя красивое mot у H. K. Михайловскаго, находитъ y меня порокъ «любви къ дальнему вмсто любви къ ближнему». Собственно говоря, mot это — не Михайловскаго, a Достоевскаго, изъ «Братьевъ Карамазовыхъ», но г. Зньковскій нашелъ его y Михайловскаго въ самостоятельной разработк и ссылается на Михайловскаго. Весьма уважая Н. К. Михайловскаго, я долженъ, съ нкоторымъ стыдомъ, сознаться, что не помню, въ какомъ своемъ произведеніи, какъ и къ какому именно случаю онъ это эффектное mot примнилъ, a собранія его сочиненій, живя въ глуши, для справки достать не могу. Поэтому я не въ состояніи судить, въ томъ ли смысл повторилъ онъ свой каламбуръ, какъ понимаетъ г. Зньковскій. Но, думаю, что, должно быть, тутъ есть недоразумніе, — и mot сказано не въ томъ смысл. Апоеозъ суженія мысли, чувства и дятельности къ предламъ «можнаго» совершенно не въ характер знаменитаго публициста. Въ толкованіи цитаты г. Зньковскимъ каламбуръ звучитъ довольно остро, но нельзя сказать, чтобы мтко и мудро. Безъ любви къ дальнему не можетъ быть разумной любви къ ближнему. И вообще примнять къ любви линейныя мры разстоянія отъ ея предмета — способъ довольно двусмысленный и опасный. Вдь прилагательныя, какъ извстно, имютъ степени сравненія, и если любовь къ ближнему (не къ евангельскому «ближнему» вообще, a къ ближнему, какъ противопоставлевію дальняго) должна торжествовать надъ любовью къ дальнему, то любовь къ боле близкому, по этой логик, выше любви къ просто близкому, a прелестнйшею и самою желанною любовью окажется любовь къ ближайшему, т. е. любовь животнаго инстинкта, семейная интимность и та близорукая сентиментальность, которой, въ вопросахъ общественнаго зла, по хорошей русской пословиц, «изъ-за деревьевъ не видать лса». Дятельная любовь слагается изъ вры въ общественный идеалъ и стремленія приблизить къ нему явленія реальной жизни. Я высказалъ свой идеалъ реформы женскаго вопроса и говорю: осуществите его въ реальномъ явленіи, — иначе борьба съ проституціей, вами предпринятая, никогда не увнчается ршительнымъ успхомъ. Ложный ли идеалъ провозглашаю я? Нтъ: г. Зньковскій соглашается, и едва-ли кто не согласится, что истинный… Такъ въ чемъ же дло? Откуда негодованіе г. Зньковскаго, что я возглашаю истину — и очень не новую вдобавокъ? Какимъ образомъ моя «дальняя» истина можетъ приглушить его «ближнее» дло, a тмъ паче отвлечь отъ него сочувственниковъ и содятелей, на что именно г. Зньковскій и жалуется? Разв задачи аболиціонизма противорчатъ иде женскаго равенства? Конечно, нтъ. По какому же тогда случаю шумъ и попреки, будто я сыгралъ въ руку какимъ-то врагамъ аболиціонизма? Напротивъ: я говорилъ о дятеляхъ движенія въ самыхъ почтительныхъ выраженіяхъ, которыя только г. Зньковскому почему-то угодно принимать за скрытыя насмшки. Между нами вышло въ данномъ случа нчто въ род комическаго qui pro quo на провинціальномъ балу. Кавалеръ говоритъ хорошенькой дам:
— Ольга Ивановна, вы сегодня свжи, какъ роза.
A Ольга Ивановна, глядь, вдругъ ни съ того, ни съ сего обидлась, надулась и огрызается:
— Оставьте, пожалуйста, ваши насмшки. Вы думаете, я не понимаю, что вы мн это въ шпильку? Довольно даже вамъ должно быть стыдно.
— Помилуйте! Ей-Богу, отъ чистаго сердца!..
— Да ужъ, пожалуйста! Знаемъ мы васъ, знаемъ…
— Ей-Богу же, мои комплименты шли оть чистаго сердца, — о, подозрительная и сердитая аболиціонистская роза!
Итакъ, мой идеалъ признается истиннымъ, но, по мннію г. Зньковскаго, призывать къ нему нельзя, потому что его провозглашеніе, какимъ-то непостижимымъ образомъ, мшаетъ аболиціонистамъ «длать, что можно». Очень это курьезно, что идеалъ препятствуетъ практической дятельности во имя идеала; но, куда ни шло, допустимъ такое невроятіе. Однако… кто же, въ такомъ случа, оказывается дурного мннія объ аболиціонизм? Кто умаляетъ (чтобы не сказать: уничтожаетъ) его общественное значеніе? Кто вынимаетъ изъ-подъ ногъ его идейную опору и, чрезъ то, сводитъ роль его къ красивому самообману и игр въ хорошія чувства? Я или г. Зньковскій? Похоже, что не я…
Бываютъ средства радикальныя. Аболиціонистское движеніе — палліативъ, которымъ общество пытается подлчить свою проституціонную язву. И отлично. Пусть подлчиваетъ, сколько можетъ: все, что оно сдлаетъ, пойдетъ, конечно; на плюсъ, a не на минусъ. Никто и не сомнвается, что «аболиціонизмъ сражается не съ втряными мельницами, когда собираетъ конгрессы, учреждаетъ общества, издаетъ брошюры и книги, создаетъ теченіе». Прекрасно, прекрасно. Покуда нтъ радикальнаго средства, пусгь общество лчится отъ проституціи палліативами конгрессовь, брошюръ, книгъ и «теченія». Чмъ больше палліативовъ будетъ найдено и примнено къ длу, тмъ лучше для человчества. Но странно успокаиваться совстью на лченіи дифтерита бензойнымъ натромъ, зная, что существуетъ противодифтеритная сыворотка, или лчить укушевнаго бшеною собакою прижиганіями вмсто Пастеровыхъ прививокъ. И ршительно не могу уяснить себ, почему такъ гнвается на меня г. Зньковскій, когда я, отдавая должное бензойному натру и прижиганіямъ, позволяю себ мечтать о противодифтеритной сыворотк и Пастеровыхъ прививкахъ.
Общество больно дроституціей. Аболиціонизмъ — наша первая домашняя помощь при наиболе острыхъ и явныхъ припадкахъ болзни. Этой роли y него никто не отнимаетъ, да, кажется, никто и не думалъ и не думаетъ отнимать. Г. Зньковскій намекаетъ, что противъ аболиціонистовъ дйствуютъ какія-то реакціонныя силы, равно какъ реакціонная печать. Находясь далеко отъ центровъ, я не знаю, какъ относилась реакціонная печать къ движенію аболиціонизма въ послднее время, но не помню, чтобы ране она враждовала съ нимъ остро и рзко. Напротивъ: въ то время, какъ положительво прогрессивные шаги русскаго вка, въ род пересмотра законодательства о внбрачныхъ дтяхъ, либо публицистической агитаціи за свободу развода, были встрчаемы реакціонною печатью криками яраго гнва, или злобнымъ шипніемъ, аболиціонистамъ неоднократно расточались ею даже кисло-сладкіе комплименты, a многія, уже совсмъ не либеральныя, силы охотно принимали участіе въ молодыхъ начинаніяхъ аболиціонизма и даже брали ихъ подъ свое руководство и покровительство. И это симптомъ не изъ лестныхъ, — особенно, при той лютой вражд, которую проявляетъ реакціонная печать къ женскому образовавію, къ женскому труду, къ расширенію женской гражданской и семейной правоспособности, т. е. ко всмъ положительнымъ и общимъ орудіямъ женскаго прогресса и освобожденія. Симптомъ этотъ доказываетъ, что реакціонныя силы не видятъ въ аболиціонизм, съ его спеціально запретительною и узко ограниченною дятельностью, серьезнаго врага и даже охотно поддерживаютъ легкое возбужденіе имъ, какъ бы давая тмъ нкоторую идейную взятку общественной энергіи, ищущей себ исхода. Г. Зньковскій произвелъ меня въ тайные реакціонеры за то, что, проповдуя общую и коренную реформу женскаго вопроса, я мшаю будто бы частичнымъ успхамъ аболиціонизма. Есть другая, гораздо боле частая и успшная уловка реакціи. Когда назрваетъ въ обществ слишкомъ крупный и нежелательный реакціи вопросъ, — его спшатъ размнять съ рублей на гривенники, т. е. общественное вниманіе стараются разсять, отвлекая его отъ огромной «дальней» сути вопроса къ второстепеннымъ «ближнимъ» частностямъ, отъ «невозможныхъ» корней къ красивымъ втвямъ со столь симпатичнымъ для г. Зньковскаго девизомъ «что можно»… Маленькихъ «можностей» открывается цлая куча, и изъ-за деревьевъ становится не видать лса. Въ самомъ скоромъ времени огромная суть вопроса оказывается искусственно загроможденною множествомъ декоративныхъ частностей, изъ которыхъ ни одна не въ состояніи подвинуть вопросъ къ разршенію, a между тмъ каждая какъ будто свидтельствуетъ, что вопросъ не умеръ, что ему дано жить и развиваться. Помилуйте, молъ! Какъ же вы жалуетесь, будто прогрессъ бездйствуетъ? Неужели вы не слышите, какъ онъ топочетъ ногами? A топочетъ-то онъ, стоя на одномъ мст, и плачевне всего то, что, топоча, доходитъ иногда и самъ до лестнаго самообмана, будто и впрямь идетъ впередъ, «какъ можно». Хотя опять-таки «долгъ платежемъ красенъ», однако я не позволю себ обзывать реакціонерами поклонниковъ мнимо-прогрессивнаго топанія на мст. Но сознаюсь, что не могу безъ улыбки наблюдать, какъ дешево стоющая идейная взятка можетъ довести россійскаго интеллигента до умиленнаго состоянія, въ которомъ онъ безсознательно лобызается съ природными своими врагами и радъ хоть на ножи противъ скептиковъ, не желающихъ длить его восторговъ.
На мст г. Зньковскаго, я не отчаявался бы такъ въ скорой достижимости коренныхъ реформъ, которыми должна уничтожиться экономическая проституція. «Невозможное» часто оказывается ближе и прекрасне самыхъ пылкихъ «возможныхъ» чаяній. Тысячи либеральныхъ людей въ сороковыхъ и пятидесятыхъ годахъ, стоя на почв «возможныхъ» ожиданій, пріискивали палліативы, для упорядоченія отношеній между крпостными крестьянами и помщиками-душевладльцами. Многіе изъ палліативовъ были полезны, остроумны и красивы, какъ полезенъ и красивъ аболиціонизмъ, вдохновляющій г. Зньковскаго. И много горькихъ жалобъ со стороны этихъ искренно либеральныхъ, но черезчуръ ужъ умренно-аккуратпыхъ искателей палліативовъ вызывали крайне немногочисленные охотники «смотрть въ корень», находившіе единственнымъ разумнымъ и дйствительнымъ выходомъ изъ вковыхъ историческихъ золъ рабовладльческаго вопроса «невозможную» реформу освобожденія крестьянъ съ землей. A между тмъ, кремлевская рчь Царя Освободителя и манифестъ 19 февраля 1861 года были уже куда какъ не за горами. Какой московитъ вь конц семнадцатаго вка предвидлъ Петербургъ и полную перестройку стараго государства? Когда вопросы созрваютъ и времена ихъ исполняются, они заставляютъ общество давать отвты прямые, быстрые, ршительные. A разв мы не чувствуемъ, что женскій вопросъ назрваетъ не по днямъ, а по часамъ? Разв устроить для женщины точныя и боле выгодныя трудовыя нормы не становится неугомонною, крикливою необходимостью, столь же важною для мужчинъ, какъ и для самихъ женщинъ? Быстрое вздорожаніе культурной жизни во всхъ странахъ европейской цивилизаціи неуклонно ведетъ къ банкротству современнаго семейнаго мужевластительства. Однхъ мужскихъ силъ длается уже недостаточно, чтобы оправдывать семейный расходъ; подспорье женскаго труда, жена и мать-добычницы сейчасъ уже настойчиво желательны, вскор будутъ необходимы. A разъ трудъ женщины станетъ необходимымъ и для мужчинъ (какъ подспорье, безъ котораго нельзя жить въ довольств), то придется нормировать его такими условіями, чтобы онъ окупалъ себя наравн съ мужскимъ: иначе какой разсчетъ женщин ему отдаваться? И, какъ скоро нормы женскаго труда сравняются съ нормами мужского, женщин не станетъ нужды себя продавать, и экономической проституціи — конецъ и вчная память.
Г. Зньковскій увряетъ, будто, въ качеств мечтателя о коренныхъ реформахъ, я оказываю «своими краснорчивыми строками громадную услугу всмъ тмъ силамъ, для которыхъ движеніе аболиціовистовъ угрожало смертью». Увы, г. Зньковскій! Аболиціонизмъ въ тхъ формахъ и рамкахъ, какъ вы его понимаете, съ девизомъ «что можно», ршительно никакимъ темнымъ силамъ смерти нанести не въ состояніи. При всей своей симпатичности, онъ слишкомъ ограниченъ и въ компетенціи, и въ средствахъ дйствія. Спасибо ему и за то уже, если ему удается иной разъ временно парализовать вредное вліяніе нкоторыхъ темныхъ силъ на нкоторыя (хотя бы и считаемыя въ тысячахъ, какъ увряетъ г. Зньковскій) жертвы, избранныя, счастливымъ случаемъ, чтобы привлечь вниманіе аболиціонистской полиціи. Спасибо аболиціонизму уже и за то, если ему удастся сдлать извстныя гражданскія и уголовныя непріятности нсколькимъ (хотя бы считаемымъ въ десяткахъ и сотняхъ) представителямъ темныхъ силъ, которые окажутся настолько наглы или неловки, что не успютъ скрыть своихъ грязныхъ и жестокихъ длъ отъ бдительности аболиціонистской полиціи. Рогатый силлогизмъ о томъ, сколько надо снять волосъ съ головы человка, чтобы его было можно считать плшивымъ, становится еще рогате, когда приходится приложить его мрку къ буйно-косматой и тучно обрастающей голов спроса на развратъ. Вншніе, рознично-количественные успхи въ борьб со зломъ, если и бывали иногда ршеніемъ вопроса, то столь медленнымъ, что и хронологическое терпніе г. Зньковскаго, пожалуй, устанетъ ожидать. Обиліе волковъ было очень острымъ зломъ въ средневковой Европ. Англичанамъ удалось истребить волковъ на своемъ остров, волчьяго вопроса въ Англіи не существуетъ боле. Но, чтобы погибъ послдиій британскій волкъ, Англіи надо было ждать отъ Альфреда Великаго до королевы Викторіи…
Выше я употребилъ выраженіе «аболиціонистская полиція», потому что аболиціонистское движеніе, какъ полезная попытка массовой самообороны отъ злоупотребленій полового торга, есть, конечно, прежде всего, приглашеніе обществу превратиться въ полицію нравовъ для самого себя. Это — нчто въ род общественнаго самоуправленія въ примненіи къ одной изъ вреднйшихъ и прочнйшихъ сторонъ соціальнаго строя. Цль прекрасная, истинно «ближне» практическая и чреватая многими благими послдствіями частнаго, розничнаго характера. Я вполн понимаю, почему множество добрыхъ и честныхъ людей бросились къ ней съ пылкимъ энтузіазмомъ: хорошо это съ ихъ стороны, что бросились, и дай Богъ, чтобы они нашли себ многихъ подражателей и прододжателей. Трудъ ихъ полезенъ и достоинъ благодарности. Но было бы жестокою, до маніи величія ошибкою воображать себя, при работ въ условіяхъ аболиціонистской программы, a тмъ боле съ подчиненіемъ девизу «что можно», радикальными цлителями проституціоннаго недуга. Прекрасно удержать двушку отъ проституціи; прекрасно возродить падшую женщину къ честной жизни, прекрасно истребить торговца живымъ товаромъ; прекрасно отмнить регистрацію проститутокъ съ ея живодерными нравами и послдствіями; прекрасно переработать къ лучшему общую регламентацію злополучнаго института; прекрасны сотни проектовъ, — какъ я писалъ уже, часто получающихъ осуществленіе, — вызванныхъ аболиціонистскимъ движеніемъ. Но вс эти мры — самодовлющія, живущія въ самихъ себя. Он создаютъ нравственныя удобства настоящаго, a не свободу будущаго. Он не прекращаютъ проституціи, но упорядочиваютъ ея вншнія проявленія такъ, чтобы гнуснымъ зрлищемъ и запахомъ своимъ она не оскорбляла щекотливой морали и не раздражала впечатлительныхъ нервовъ буржуазнаго общества, потребностями котораго и для потребностей котораго она живетъ. Это — санитарно-полицейское оздоровлеше института примнительно къ наиудобнйшему, наиприличнйшему и наигуманнйшему онымъ пользованію, a отнюдь не уничтоженіе женскаго благо рабства. И вся эта общественная работа — для себя, на насъ самихъ, каковы мы сейчасъ, на общественный строй съ подавляющимъ преобладаніемъ мужского права, интереса и первенства. Для женщины же мы не длаемъ въ ней почти что ничего, такъ какъ причинъ, толкающихъ ее въ самопродажу, не уничтожаемъ, a иногда, какъ оказывается, даже и негодуемъ на дерзающихъ мечтать объ уничтоженіи причинъ, потому что таковое-де — «невозможная умеренная реформа». A покуда существуетъ причина, будетъ неукоснительно проявляться и слдствіе.