Жеребята
Шрифт:
– Что это значит?
– спросила Сашиа, перебивая брата.
– Великий Уснувший - неверен? Так говорится в гимне? Человек становится на его место?
– Это таинственный гимн, - отвечал Миоци.
– Нельзя сказать, кто первый, а кто второй, кто верен, а кто нет. В одном из толкований намекается, что речь о самом первом жреце и его выборе против Уснувшего и про то, что из-за этого жертвы не отменены, и Уснувший верен. Но есть и другие толкования, и их большинство. Они говорят, что это - о верности белогорским обетам, и здесь просто
– Мы проведем эти дни в беседах, брат, - улыбнулась Сашиа.
– Мне их так не хватало! Но скажи, как ты думаешь сам?
– Я думаю, - ответил Миоци, - что Великий Уснувший велик в сне своем. Он не слышит и не знает ничего. Я даже не поднимаю руку, произнося его имя, ибо это бессмысленно. Он вне всего. Он велик и в силу своего величия не может явиться и сказаться.
– Тогда он слаб, - возразила Сашиа.
– Если его величие не дает ему явить себя.
– Я забыл, что ты - карисутэ, сестренка, - покачал головой Миоци.
– Вы - народ грез.
– Почему?
– удивилась Сашиа.
– Так вас называют со времен мудреца Эннаэ Гаэ. Это только во сне может пригрезится, что Великий Уснувший стал так близок людям. О, не спорь, не спорь - я знаю ваши споры, я читал ваши книги... даже свиток, который оставил моему бедному Огаэ его отец...- Миоци захлебнулся словами и смолк на мгновение. Потом он тихо добавил - уже другим, глухим голосом: - Я все читал. Никуда это не годится. Все не так. Все просто и страшно. Уснувший не откроется.
– Эалиэ!
– раздался крик позади них. Миоци вздрогнул, но усилием воли заставил себя не обернуться.
– Посмотри, посмотри, брат, - заговорила Сашиа, смеясь.
– Это Игэа!
Игэа подъехал к ним верхом, держа здоровой рукой в поводу вороного коня Миоци.
– Садись в седло - и поедем домой. Тэлиай накрыла нам скромный белогорский ужин.
– Ужин? Куда мы поедем?
– растерянно спросил Миоци.
Игэа печально смотрел то на друга, то на пряди его волос, еще лежащих на земле и не унесенных потоком.
– Мне отдали имение великих жрецов храма Шу-эна, Аирэи, - просто сказал Игэа.
– И я хочу, чтобы ты и Сашиа жили у меня. Тем более что Сашиа теперь - под моей опекой.
Миоци непонимающе смотрел на него.
– Игэа! Как... да когда ты все успел?
– Да уж постарался!
– засмеялся фроуэрец.
– Мы поедем верхом, а Сашиа отнесут на закрытых носилках. Я - ее опекун и обязан о ней заботиться, ты же не против?
+++
– Я ненавижу этих фроуэрцев, отец!
– Сестра толкнула Раогаэ в бок несколько раз, но он не обратил на нее внимания.- Если бы ты позволил мне, я бы взял себе отряд и нападал бы на их караваны, и не щадил бы никого! Они - гнусные твари, недостойные и имени людей! Их надлежит истреблять, как диких животных, без пощады, ибо это приятно богам!
– Раогаэ перевел дух, выпалив эту фразу, прочитанную им недавно в свитке - так сказал какой-то
Но Зарэо совсем не воодушевился речью сына. Он сумрачно сдвинул свои густые брови и, кликнув раба, веско сказал:
– Всыпь юному хозяину двадцать хороших розог. Боги, уверен, будут довольны.
– За что?!
– задохнулся сын воеводы от возмущения такой несправедливостью.
– Подумаешь немного - и поймешь! Ли-Игэа, прости эти слова моему дурачку, который имел наглость оскорбить тебя в моем доме.
Игэа поднял голову - он сидел, задумавшись, но было видно, что он слышал весь разговор.
– Простить?
– переспросил он тихо.
– Тридцать розог! И я проверю, как тщательно исполнен мой приказ!
Раогаэ побледнел и уставился на Игэа, все еще ничего не понимая. Его сестра робко начала:
– Отец...
– Молчи!
– рявкнул Зарэо.- Я не потерплю, чтобы в моем роду были такие неблагодарные существа, недостойные и имени людей! Тридцать, я сказал! Как ты смел! Как у тебя язык повернулся! Пошел вон отсюда!
Раогаэ озирался по сторонам, смотря то на испуганную неожиданным гневом отца сестру, то на притихшую Сашиа, то на Игэа, который, казалось, был растерян не менее чем незадачливый борец с фроуэрцами.
– Я могу простить твоего сына только при одном условии, Зарэо, - сказал вдруг Игэа и голос его прозвучал неожиданно жестко, а его акцент стал невыносимым для аэольского слуха.
– Ой, - проговорил Раогаэ и мгновенно покрылся пятнами.- Простите меня, мкэ Игэа! Я не подумал, что вы...
– Поздно! Ты оскорбил гостя своего отца! Клянусь, я сделаю все, что ни попросит ли-Игэа, чтобы смыть этот позор! Пусть лучше у меня не будет сына, чем будет такой глупец, который распускает свой язык!
– Итак, ты дал клятву, Зарэо?
– негромко спросил Игэа.- Я могу просить того, что хочу?
Зависла тишина.
– Его жизнь - в твоих руках, - тяжело вымолвил Зарэо.
Раогай не думала, что Игэа прибегнет к древнему праву гостя и будет требовать этой клятвы - юноше и так грозило суровое наказание.
"Правду говорят о фроуэоцах, - со злостью подумала она, - они кровожадны и злопамятны. Даже в Игэа это таилось. Его семья погибла, и он озлобился. Так бывает, говорят. Люди меняются после потрясений. А ведь как он возился с Раогаэ, когда тот свинкой болел! Кто бы мог подумать, что он потребует его казни!"
– Вот мое слово, - Игэа вдруг улыбнулся той светлой улыбкой, какую на его лице не видели со дня, когда поднялся тот давний буран.- Ты обещал с клятвой сделать то, что я попрошу - не наказывай мальчика.
Зарэо отер со лба крупные капли пота.
– Ты поклялся, - напомнил Игэа снова.
– Знаешь что, - проговорил Зарэо, наконец, - стар я становлюсь для таких твоих шуточек, - и вдруг зычно захохотал. Засмеялся и Раогаэ, и рабы, и девушки - словно какое-то тяжелое бремя упало у всех с плеч.