Жеребята
Шрифт:
– Мы должны идти к Иокамму и ждать, что случится с Аирэи, - твердо, почти повелевающе, сказала она.
И только теперь они заметили, что служка Башни смотрит на них с испугом и злобой - снизу, с лестницы. В руках у него было синее покрывало, брошенное Сашиа.
– Вам нельзя здесь находиться - сказал он.
– Вы... вы задержаны! Стража!
– Помолчи, - ответил Игэа, величественно накидывая белый плащ и беря Сашиа за руку...
– На колени, когда говоришь с советником правителя Миаро и Фроуэро!
– Простите, простите, - залепетал тот,
– Не распознал, ваше сиятельство! Не заметил! Чего изволите?
– Крытые носилки, - приказал Игэа.
– И шестерых рабов к ним.
+++
Носилки, в которых Игэа и Сашиа рабы принесли к зданию Иокамма - рядом с храмом Шу-эна Всесветлого - едва смогли поставить на землю. Сотни людей, знатных и простых, собрались к зданию совета города.
– Уже сказали, он согласился или нет?
– Говорят, согласился!
– Он не мог согласиться!
– А я говорю вам - согласился!
– Бросит черный ладан на алтарь?
– Ты что! Разве алтари так соединяют?
Разговор переходил в перебранку.
– Надо уйти к великому водопаду Аир, и там заколоть пятерых коней и жеребенка, отнятого от вымени матери, полить их кровью алтарь Всесветлого, посвятить его Темноогненному, и возжечь священный темный огонь.
– Так Аир в неделе пути!
– А что ты думал? Великое священнодействие! И великий жрец должен надеть золотую кольчугу. Она под алтарем хранится в храме Шу-эна. Ее редко надевают. Не каждый даже год.
– Да не согласится ли-шо-Миоци на такое безбожие!
– Не он, так другой кто-то согласится... Вон, его дружок, Игэа, мигом к своим переметнулся... Вон, вон, видите - из носилок своих бархатных выскочил, бежит, едва не падает... опоздать боится...
Сашиа задернула занавески носилок и заплакала. Никто не видел ее, никто не мог слышать ее плача. Было шумно, толпа гудела и тяжела ткань полога носилок колыхалась от движения людей.
Игэа ушел в Иокамм и не возвращается. Никаких вестей. Сашиа плеснула на ладони воды из кувшина и умыла лицо.
Вдруг стало тихо. В толпе произошло колыхание, и она замерла, словно каждый человек перестал на мгновение дышать.
Все смотрели на лестницу Иокамма. Там, на ее вершине, стоял кто-то в простой одежде белогорца - без плаща, в одной длинной рубахе, через распах которой были видны страшные шрамы от посвящения. Он был подпоясан простой грубой веревкой, а на ней висели фляга из коры дерева луниэ и нож из стали с островов Соиэнау.
– Миоци... Миоци...
– зашептались в толпе.
Миоци молча стоял на лестнице и смотрел на толпу. Потом он снял с головы жреческую повязку, и она упала на ступени. Его светлые волосы разлетелись от порыва ветра, на мгновенье закрывая взор великого жреца. Он отвел пряди пальцами и сделал шаг по лестнице вниз.
Сзади него в темноте сводов дворца Иокамма виднелись фигуры - лиц не было видно - фроуэрцев.
Миоци спустился, медленно ступая на покрытый коркой льда камень лестницы. В полной тишине прошел он среди толпы, в благоговейном
Толпа расступалась, давая ему дорогу. Миоци смотрел куда-то далеко вперед - перед собой, в сторону водопада Аир, куда ему надлежало идти в новую луну. Заколет он там коней или же...
Фроуэрцы смотрели ему вслед. Внизу, в толпе никто не слышал, как юный Игъаар, которого еще придерживали слуги, слабым, но твердым голосом приказал:
– Воля правителя Фроуэро в том, чтобы исполнить просьбу Игэа Игэ.
Но в толпе увидели, как из носилок, покрытых светлой парчой, выпрыгнула девушка и подбежала к великому жрецу. Он взял ее за руку, и они вместе пошли в сторону рощи у храма Ладья.
+++
– За нами никто не идет, - то ли утвердительно сказал, то ли спросил Миоци.
– Никто, брат.
– Нам придется жить здесь, Сашиа. На берегу ручья. До тех пор, пока я не уйду на Аир.
– Я уйду туда с тобой, Аирэи.
– Нет.
– Не говори мне - "нет".
– Великий жрец уходит на Аир один.
– Тогда... я дам обет башни.
Миоци промолчал, снимая с пояса нож и смачивая волосы водой из ручья. Темная вода бежала под темными деревьями, он склонился над ней, опускаясь на колени на ворох листьев, присыпанных снегом.
Сашиа стала на колени рядом с ним, в тревоге касаясь его запястья:
– Что ты хочешь делать, брат?
Он не ответил, но слегка улыбнулся ей - так, что она успокоилась.
Через мгновенье его белые пряди упали в воду ручья. Вода приняла их и унесла. Некоторые были окрашены кровью - и вода смыла кровь.
Миоци повернулся к Сашиа - наголо обритый, в простой белогорской рубахе.
– Я не хочу, чтобы ты давала обет башни, сестра, - сказал он, и его глаза потемнели, и стали как вода в ручье - темными.
– Я сейчас разведу костер и сложу шалаш. Почему ты не спрашиваешь, отчего я не отсылаю тебя домой?
– Я не уйду домой, - тряхнула головой Сашиа.
– Я останусь с тобой.
– У нас больше нет дома, сестра, - грустно улыбнулся ей Миоци.
– Все имение храма Всесветлого, предназначенное для великого жреца, отдано в казну Фроуэро. И рабы - тоже.
– Бедная Тэлиай!
– воскликнула Сашиа.
– Я дал ей вольную уже давно. Ей и Нээ. Когда узнал, что Огаэ ... погиб в буране.
Миоци умолк.
– Всесветлый молчит, Великий Уснувший не отвечает, - заговорил Миоци распевно, словно читал гимн.
– Это не имеет значения для того, кто посвятил себя служению Небу. Если Уснувший молчит и не действует, то посвященный должен совершать свое дело, это никто не отменял и его обеты он не возвращает назад. Да примут воды Аир служителя Всесветлого - если один неверен, то другой из них верен.