Жеребята
Шрифт:
– Ты знаешь, Лаоэй, а ведь я пришла к тебе навсегда, - вдруг сказала девушка, словно осмелившись, наконец, произнести эти слова.
– Да что ты, дитя?
Лаоэй схватила ее за руки, усадила на хитро сплетенные циновки.
– Что стряслось с тобой? Зачем тебе понадобилось скрываться? Подожди, отец вернется - он не даст тебя в обиду...
– Нет, нет, матушка - ты не поняла. Я хочу стать девой Шу-эна, как ты!
– Ах, слава Небу - ничего плохого с тобой не стряслось,- успокоено выдохнула старушка.-A я уж
– Так ты мне разрешишь жить с тобой?
– упрямо повторила рыжая девушка.
– Конечно, дитя - поживи, поживи...
Лаоэй улыбалась, и на ее седых волосах, выбивающихся из-под синего покрывала, отражалось заходящее солнце.
– Я буду делать всё, что ты скажешь!- с жаром воскликнула Раогай.- Всё, что скажешь, матушка Лаоэй!
– Все?
– в глазах Лаоэй заиграли искорки.
– Да - я так решила.
– Ну, раз решила... Обычай требует, чтобы ты рассказала, почему ты хочешь стать девой Шу-эна.
– Я не хочу выходить замуж и хочу провести в девстве всю жизнь, чтобы быть мудрой, как ты!
– выпалила Раогай.
– Чтобы быть мудрой... Так я уже и стара, да еще не мудра. И умру одинокой. У тебя тоже так может случиться.
– Не отговаривай меня матушка! Я наперед знаю, что ты скажешь!
– Раз ты знаешь наперед, зачем пришла ко мне учиться?
– неожиданно строго сказала Лаоэй. Девушка растерянно посмотрела на старицу, потом - по сторонам, потом - заплакала.
Лаоэй обняла её, прижала к груди, и, утешая, как утешают бабушки подросших внучек, говорила:
– Что же ты, дитя... что же с тобой стряслось? Зачем ты примчалась ко мне без спроса - отец будет сердит и больше не отпустит тебя ко мне.
– Он хочет, чтобы я вышла замуж!
– разрыдалась Раогай.
– За кого?
– За нового жреца из Белых гор! Он приедет в столицу на днях. Я его терпеть не могу!
– Он старый?
– Не знаю. Я его не видела. И видеть не хочу.
Лаоэй рассмеялась.
– Когда же свадьба?
– Не знаю, - сквозь рыдания ответила Раогай.- Отец еще не говорил с ним.
– Да как зовут этого нового жреца? Я о нем, может, слышала, белогорцы иной раз сюда заглядывают. Или он ууртовец?
– Нет, шу-энец... и имя у него такое странное - означает по-белогорски "Смотрящий со скалы".
– Миоци?
– быстро произнесла Лаоэй.
"Бабушка Лаоэй так хорошо знает белогорский!" - подумала с завистью дочь воеводы. А она-то совсем забросила изучать даже фроуэрский. Наверное, добрый и терпеливый Игэа не обиделся на нее - надо будет снова брать у него уроки... хотя нет, не получится - она же убежала из дома!
– Белогорец, говоришь?
– задумчиво проговорила Лаоэй.
– Может быть, он вовсе и не собирается жениться. Так что еще рано бежать из дома. В девы Шу-эна Всесветлого по такому поводу не уходят.
–
– Видишь ли, Раогай - конечно, и то, и это случается, но, как бы тебе объяснить получше - это не всё. По-разному можно надеть покрывало девы Всесветлого. И можно остаться ни с чем. Без детей и без радости. А можно - в одиночестве научиться стоять перед Богом...
– Перед Шу-эном Всесветлым?
– Кто-то пытается стать перед ним, кто-то понимает, что это невозможно, и поступает иначе. Есть и те, кто молится Сотворившему мир.
– Великому Уснувшему?!
– Да, так называют Творца... Но он не уснул навек... да он никогда и не засыпал, это душа людская спит, вот им и кажется, что он отступил от сотворенного им мира. Вот они и ищут, кого поближе - сияющего Шу-эна, который провожает души за горизонт в своей лодке, но никогда не выводит их оттуда, цветущего и увядающего каждый год Фериана - непостоянного, как наша весна, облакоходца Уурта, требующего, чтобы в его жилы на солнцестояние вливали человеческую и конскую кровь... Но это все - не он, не он, в видении которого забывает себя сердце...
– Ты говоришь странно. Разве сюда идут не за мудростью?
– Мудрость, дитя - это не исписанные и зачитанные свитки, не чудеса, не жертвы. Мудрость - это то, что Сотворивший мир умалил себя.
Лаоэй смолкла. Ее взгляд упал на конскую сбрую у притолоки.
– Он, в расселины сошедший,
Жеребят своих нашел,– проговорила она.
– Матушка! Я никогда не читала и не слышала о таких вещах! И ты мне никогда не говорила об этом так прямо!
– Ты сильная и смелая девочка. Тебе можно говорит о таких вещах. Я уже стара, учениц у меня нет. А ты, быть может, запомнишь - и потом, если Великий Табунщик даст - поймешь.
– Как может Сотворивший мир....
Раогай с ужасом вдруг поняла, что они уже много раз упомянули почти запретное имя Великого Уснувшего, и поспешно вскинула руку ладонью к небу, но с удивлением и страхом увидела, что Лаоэй не повторила ее жест.
– Как Великий Уснувший может думать о прахе? О человеке? Семьдесят - восемьдесят лет - и человек становится ничем. Так учат все мудрецы. Да это и правда.
– Знаешь, дитя - он... Он - негордый Бог. Вот его отличие от богов Аэолы. Он может себе это позволить. Они - нет. Он делает удивительные вещи, которые не смогут сделать горделивые божки храмов. Он настолько велик, что он один и может поступать, как настоящий Бог. Ему не надо опасаться за свою честь, он не нуждается в посторонней помощи, для того, чтобы оживать после смерти в жерновах, как Фериан. Чтобы восполнить свои угасающие силы, ему не нужно пить людскую кровь, как Уурту. Он сам дает пить жаждущим ...