Жертвоприношения
Шрифт:
Их взгляды встретились.
Камиль на мгновение прикрывает глаза, восстанавливает ровное дыхание, неторопливо поднимается, достает удостоверение. Представляется: комиссар Верховен, уголовная полиция.
Он, кажется, появился ниоткуда. Анна перестает хохотать и с беспокойством разглядывает его.
— Вы-то нам и нужны! — орет Фернан. И лишь потом соображает: — А… при чем здесь уголовная полиция?
Камиль качает головой, он так устал… Берет хозяина под руку и отводит в сторону.
А уже через две минуты он выходит из ресторана вместе с Анной, которая не знает, смеяться, благодарить, беспокоиться или чувствовать
— Что вы ему сказали? — наконец спрашивает она.
— Что я вас арестовываю.
Он лжет. На самом деле он пригрозил Фернану, что полиция будет появляться у него в ресторане раз в неделю. Вплоть до закрытия заведения из-за усыхания потока посетителей. Очевидное злоупотребление служебным положением. Камилю стыдно, но следовало бы научиться правильно делать профитроли.
Анна понимает, что Камиль лжет, но ее это забавляет.
Когда в конце улицы навстречу им попадается полицейская машина, направляющаяся к заведению Фернана, она одаривает Камиля своей самой обворожительной улыбкой: на щеках появляются ямочки, а вокруг зеленых глаз собираются тоненькие морщинки… В голове Камиля все громче звучит вопрос, кто кому что должен. Остановившись у метро, он кладет конец этим размышлениям:
— Вы в метро?
Анна отвечает не сразу.
— Предпочитаю такси.
Камиля такой ответ устраивает. В любом случае он бы выбрал не то, что выбрала Анна. Он на ходу машет ей рукой — до свидания — и, якобы не торопясь, начинает спускаться в метро. На самом деле он ретируется почти бегом. И исчезает.
Переспали они на следующий день.
Когда в конце рабочего дня Камиль выходил из здания уголовной полиции, Анна ждала его на улице. Он сделал вид, что не заметил ее, и пошел к метро, а когда обернулся, она по-прежнему преспокойно стояла на тротуаре. Его маневр заставил ее улыбнуться. Он бежал как крыса.
Они отправились обедать. Классический вечер. Он был бы даже скучным, не витай над ними растворенная в воздухе двусмысленность, — так кто же кому что должен? — обстоятельство рождало возбуждение и тревогу. В остальном же, о чем могут говорить сорокалетняя женщина и пятидесятилетний мужчина? Преуменьшают свои жизненные поражения, но не скрывают их полностью, не выставляют напоказ, но не замалчивают своих разочарований и пытаются о них не вспоминать. Камиль рассказал главное в трех словах — Мод, его мать…
— Я как раз хотела спросить, — проговорила Анна и продолжила, поймав вопросительный взгляд Камиля: — Я видела какую-то ее картину… — (Неуверенно.) — В Монреале, может быть?
Камиль был удивлен, что Анне знакомо творчество его матери.
Анна же вскользь упоминает о своей жизни в Лионе, о разводе, она все бросила. И достаточно только на нее посмотреть, чтобы понять: ничего она еще не забыла. Камилю хотелось бы узнать об этом больше. Что это за мужчина? Муж? Что именно произошло? Вечное мужское любопытство к личной жизни женщины.
Он спросил, собирается ли она дать пощечину хозяину кафе прямо сейчас, или он успеет расплатиться по счету? Перед смехом Анны устоять практически невозможно. Настоящий женский смех.
Камилю, у которого не было женщины с незапамятных времен, ничего не пришлось делать. Анна легла на него, все случилось само собой, без разговоров — грустно и очень радостно. Любовь, что тут скажешь.
После этого они не виделись. Вернее, виделись иногда, время от времени. Будто едва притрагивались друг к другу кончиками пальцев. Анна — инспектор отдела туризма и б'oльшую часть времени пропадает в турагентствах, занимаясь там проверкой организации работы, счетов, всего того, в чем Камиль совершенно не разбирается. В Париже она проводит не более двух дней в неделю. Из-за ее отъездов, отсутствия, возвращений было в их встречах что-то непредсказуемое, хаотичное, — казалось, они происходят случайно. В тот момент они еще не понимали, что для них значит их история: они виделись, ходили куда-нибудь вместе, обедали вместе, спали вместе, и это стало происходить все чаще и чаще.
Камиль старается вспомнить, когда же он стал понимать, какое место в его жизни занимает эта история. Нет, невозможно.
Разве что с появлением Анны гибель Ирен, эта пламенеющая страница, стала чуть менее яркой. Он все старался выяснить, может ли вырасти в нем новый человек, способный жить без Ирен? Все забывается, это неизбежно. Но забыть не означает выздороветь.
Сегодня его мучит то, что случилось с Анной. Он чувствует себя ответственным, нет, не за то, что произошло, — этого не предугадать, — а за то, чем все может закончиться: все здесь зависит от него, от его воли, решительности, компетенции… Тяжелый груз.
Дудушка в конце концов перестала мурлыкать и по-настоящему заснула. Камиль встает, кошка сползает набок с обиженным вздохом. Камиль подходит к секретеру, «альбом Ирен» на месте — их было множество, таких альбомов, — но остался лишь один, последний, остальные он выбросил в приступе ярости, отчаяния. В альбоме полно ее портретов: Ирен за столом, поднимает бокал и улыбается; Ирен спящая; Ирен задумчивая. Только Ирен… Он откладывает альбом. Наверное, эти четыре года без нее были самыми ужасными, самыми несчастными в его жизни, но вместе с тем — самыми интересными и пронзительными. Прошлое никуда не делось. Просто оно стало (Камиль пытается подыскать слово) богаче. Или незаметнее? Потеряло свою актуальность? Как будто он заплатил по счету за то, чего так и не съел. Анна совершенно не похожа на Ирен, это разные галактики, находящиеся друг от друга на расстоянии световых лет, но обе галактики встретились в одном месте. Разделяет их то, что Анна жива, а Ирен умерла, ушла.
Анна тоже чуть не ушла, вспоминает Камиль, но вернулась. Это было в августе. Очень поздно. Анна стоит голая у окна, скрестив руки на груди, и думает. «Все кончено, Камиль!» — говорит она, даже не оборачиваясь. Потом, ни слова не говоря, одевается. В романах на это уходит минута. На самом деле нужно безумное количество времени, чтобы голой женщине одеться. Камиль покорно сидит, не двигаясь, как человек, пораженный молнией.
И она уходит.
Камиль даже не попытался ее удержать, все понятно. Уход Анны не катастрофа, но вызывает тупую боль и глубокое уныние. Ее уход для него не неожиданность, он с сожалением думал о его неизбежности. Кто будет жить с мужчиной такого роста — у него бывают приступы самоуничижения. Время идет, он не двигается, потом ложится, вытягивается на тахте. Наверное, уже полночь.