Жертвоприношения
Шрифт:
Денвиль мерит Камиля взглядом:
— Я прекрасно знаю, что полиция считает, будто может делать повсюду, что ей заблагорассудится, но наши палаты не помещения для допросов, майор. Это больница, а не учебный полигон. То вы бежите сломя голову по коридорам, пугаете персонал…
— Вы думаете, что я совершаю у вас пробежки?
Денвиль ничего не слышит:
— И если эта пациентка представляет опасность для себя или для больницы, вы должны перевести ее в другое место, более надежное. Или же вы оставляете нас в покое и даете работать.
— У вас сколько мест в морге?
Денвиль от удивления дергает головой — вылитый петух с птичьего двора.
— Я спрашиваю, — продолжает Камиль, — потому что, пока эта женщина не будет допрошена, судья не сможет отдать распоряжение на ее перевод. Вы не оперируете, если есть сомнения, мы тоже. Наши задачи во многом схожи. Чем позднее производится оперативное вмешательство, тем больше может быть потерь.
— Мне ваши метафоры, майор…
— Выскажусь яснее. Возможно, убийца разыскивает эту женщину. Если вы будете мешать мне работать и он явится в вашу больницу, у вас образуется двойная проблема: недостаток мест в морге и, поскольку пациентка в состоянии отвечать на наши вопросы, обвинение в противодействии работе полиции.
Забавно смотреть на Денвиля, он работает по типу рубильника: ток есть, тока нет. Либо — либо. И вдруг ток начинает проходить. Он заинтересованно смотрит на Камиля. Искренне улыбается — отличные ровные зубы из качественного фарфора. Ему нравится встречать сопротивление. Он неприятный, высокомерный, грубый, но любит сложности. Он агрессивен, даже воинствен, но в глубине души любит, когда его бьют. Камиль встречал множество подобных людей. Они вас плющат, а когда вы оказываетесь на полу, начинают помогать.
Женская черта, может быть, поэтому он и стал врачом.
Они переглядываются. Денвиль неглупый человек и чувствует, что происходит.
— Ладно, — произносит Камиль. — Как мы действуем, конкретно?
— Оперировать меня не будут, — сообщает она.
Камилю нужно несколько секунд, чтобы переварить информацию. Ему бы обрадоваться, но он выбирает сдержанность.
— Так это же хорошо, — говорит он ободряюще.
Рентген, результаты сканирования подтверждают то, что молодой интерн сообщил ему накануне. Будет необходима зубная хирургия, но остальное восстановится само собой. Шрамы около губ будут, конечно, немного заметны, с левой щекой серьезнее. Вот только что это означает — «немного»? Сильно заметны или не очень? Анна внимательно рассматривает себя в зеркало: губы разворочены, так что трудно сказать, что останется, а что исчезнет. Что же до шрама на щеке, то там сейчас швы, невозможно ничего понять.
— Дело времени, — сказал интерн.
Ее лицо в зеркале говорит Анне, что это не совсем так. А вот насчет времени, так его как раз у Камиля и нет.
Он пришел сообщить самое главное. Они одни в палате.
Камиль несколько секунд выжидает и наконец решается:
— Надеюсь, ты сможешь их опознать…
Анна делает неопределенный жест, который может означать все, что угодно.
— Ты говорила, тот, кто стрелял в тебя, довольно высокий… Он был какой?
Смешно заставлять ее говорить сейчас. Служба судебной идентификации личности все начнет сначала, настаивать в настоящий момент, может быть, совсем не продуктивно.
— Очаровательный, — тем не менее произносит Анна.
Анна старательно выговаривает слова.
— Что это значит? Какой «очаровательный»? — нетерпеливо продолжат он.
Анна осматривается. Камиль не верит своим глазам: на ее губах появляется нечто вроде улыбки. Назовем это улыбкой, чтобы не задерживать внимания, потому что ее губы просто приподнялись над тремя сломанными зубами.
— Очаровательный… как ты…
Камилю знакомо это чувство, он его неоднократно испытывал во время агонии Армана: при малейшем улучшении курсор устанавливается на позицию самого решительного оптимизма. Анна пытается шутить, еще чуть-чуть, и Камиль бросится в регистратуру с требованием выписать ее. Надежда — мерзкая вещь.
Ему бы ответить в таком же тоне, но Анна застала его врасплох. Он мямлит. Анна уже вновь закрыла глаза. По крайней мере, Камиль выяснил, что она все понимает и может отвечать на вопросы. Он уже готов продолжать, но тут на ночном столике начинает вибрировать Аннин мобильник. Камиль протягивает его ей. Натан.
— Не волнуйся, — сразу же начинает Анна.
Она говорит как терпеливая, хотя и слегка утомленная старшая сестра. До Камиля доносится настойчивый, лихорадочный голос брата.
— Я все тебе написала…
Анна выговаривает слова гораздо старательнее, чем с Камилем. Она хочет, чтобы ее поняли, но главное — успокоить брата.
— Больше никаких новостей, — добавляет она почти веселым голосом. — И потом, я не одна, тебе не о чем волноваться.
Она поднимает глаза к потолку, косится на Камиля: он страдает, ее Натан!
— Да нет! Послушай, мне нужно на рентген, я тебе перезвоню. Да, я тоже…
Она отключает мобильник и, улыбаясь, протягивает его Камилю. Он старается воспользоваться тем, что их ненадолго оставили наедине. Самое главное:
— Анна… я должен буду заниматься твоим делом. Ты понимаешь?
Она понимает. Отвечает: «Мммм…» — качая головой как болванчик. Это должно означать согласие.
— Ты действительно понимаешь?
Мммм… Мммм… Камиль делает выдох: хорошо бы поаккуратнее. Так нужно для него, для нее, для них обоих.
— Я был несколько тороплив, понимаешь ли… И потом…
Он держит ее руку, поглаживает кончиками пальцев. Его рука меньше, чем ее, но это мужская рука со вздутыми венами. У Камиля очень горячие руки, всегда. Чтобы ее не напугать, ему нужно выбирать, что говорить.
Не говорить: «Налетчика, который тебя избил, зовут Венсан Афнер, он очень агрессивен, он пытался тебя убить и, я уверен, хочет довести дело до конца».
Нужно говорить скорее: «Я здесь, значит ты в безопасности».
Не говорить: «Мое начальство мне не верит, но если я прав, то он просто сумасшедший и ничего не боится». А предпочтительнее: «Мы его быстро найдем, и все будет в порядке». А для этого нужно, чтобы ты нам помогла и опознала его. Если, конечно, можешь.
Не говорить: «У твоей двери будет стоять охранник, но это совершенно бессмысленно, потому что, уверяю тебя, пока этот парень на свободе, ты в опасности. Его ничего не остановит».