Жертвоприношения
Шрифт:
Не говорить, что кто-то был у нее в квартире, что украдены документы, что преступники делают все, чтобы ее найти. И даже те возможности, которыми располагает Камиль, в принципе, ничего не дают. В основном, по его вине.
А сказать нужно: «Все будет хорошо, не волнуйся».
— Я знаю…
— Ты поможешь мне, Анна? Поможешь?
Она кивает.
— Не говори никому, что мы знакомы, хорошо?
Анна кивает. Однако в ее взгляде зажигается огонек подозрения. Их как будто накрывает облако неловкости.
— Почему там стоит полицейский?
Она увидела его в коридоре, когда Камиль входил. Он приподнимает брови. Обычно он врет либо со сногсшибательным эффектом, либо неумело, как восьмилетний ребенок. Совсем как человек, для которого
— Он…
Хватает одного слога. Для таких, как Анна, и этого слога не нужно. Она все поняла по взгляду Камиля, по тысячной доле колебания…
— Думаешь, преступник придет?
Камиль не успевает отреагировать.
— Ты от меня что-то скрываешь?
Камиль колеблется ровно секунду, думая, что ответить: скрывает или не скрывает?
Но Анна уже поняла — скрывает. Она пристально смотрит на него. Он чувствует свою ненужность, чувствует одиночество их обоих. Одиночество двоих, которые в это мгновение должны помогать друг другу. Анна тихо качает головой, словно спрашивая: что же со мной будет?
— Он приходил, — произносит она наконец.
— Честно, я ничего не знаю.
Человек, который честно ничего не знает, не должен так отвечать. Анна тут же начинает дрожать. Сначала плечи, потом руки. Лицо бледнеет, она смотрит на дверь, оглядывает комнату, как будто ей только что объявили, что это последнее, что она увидит на земле… Представьте, что вам показывают ваш смертный одр. Как всегда некстати, Камиль только усугубляет ее замешательство:
— Ты в безопасности.
Это звучит как оскорбление.
Она отворачивается к окну и плачет.
Теперь самое главное для нее — отдыхать, набираться сил. Вся энергия Камиля направлена на это. Если на фотографиях она никого не узнает, расследование можно считать законченным. Но если она даст зацепку, хоть одну, Камиль чувствует, что ему хватит сил все распутать.
Пора заканчивать. Причем быстро.
Голова у него кружится, как будто он немного выпил, кожу покалывает, реальность вокруг него теряет свои четкие очертания.
К чему все это приведет?
У эксперта из отдела идентификации личности польская фамилия: одни говорят «Кристовьяк», другие произносят «Кристоньяк», и только Камилю удается воспроизвести ее правильно — «Кристофьяк». У парня небольшие бакенбарды, в нем чувствуется ностальгия по рокерской молодости. Все материалы он носит в небольшом чемоданчике с алюминиевыми уголками.
Доктор Денвиль дал им час, понимая, что процедура затянется на два. Камиль же знает, что уложатся они только в четыре. Эксперт, проведший, наверное, тысячу подобных сеансов опознания, знает, что дело может затянуться и на шесть. Бывает, и на пару дней.
В его коллекции фотографий сотни снимков, он должен сделать суровый выбор. Цель — не показывать слишком много, потому что наступает такой момент, когда все становятся на одно лицо, и тогда все усилия тщетны. В кучу снимков он добавил фотографию Афнера и еще трех типов, его бывших подельников. Посмотрим, что получится. И всех сербов, которые нашлись в картотеке, сербов или тех, кого можно за них принять.
Кристофьяк наклоняется к Анне:
— Добрый день, мадам…
Голос приятный. Очень располагающий. Движения медленные, точные, не таящие в себе никакой опасности. Анна выпрямляется, лицо у нее — сплошная опухоль, под поясницей гора подушек. Она проспала час. Чтобы показать, что готова, она пытается изобразить нечто похожее на улыбку, но с закрытым ртом — зубы-то выбиты. Открывая чемоданчик, чтобы достать из него все необходимое, эксперт произносит то, что обычно полагается при подобной процедуре: хорошо притертые друг к другу фразы. Сколько раз они уже звучали!
— Бывает, все проходит очень быстро, если повезет!
Тут он широко улыбается, подбадривает. Он всегда старается максимально снять напряжение, потому что, когда он показывает фотографии тому, кто должен опознать человека,
— Но случается, — продолжает он серьезно и спокойно, — на опознание требуется время. Значит, когда вы устанете, вы мне скажете. Хорошо? Торопиться нам некуда…
Анна кивает. Ее мутноватый взгляд падает на Камиля. Да, она поняла.
Это сигнал.
— О’кей, — произносит эксперт, — объясняю, что мы будем делать.
Неожиданно, сам не понимая почему, Камиль задумывается то ли о банде, то ли о провокации комиссара Мишар, впрочем ничего серьезного. В помощь ему дали все того же полицейского, которого он встретил в пассаже Монье. Тощий тип с темными кругами под глазами кажется ожившим мертвецом. Будь Камиль суеверен, увидел бы в этом плохое предзнаменование. Да он и суеверен. Готов творить всякие заклинания, он боится дурных знаков и, увидев перед дверью Анниной палаты этого мертвеца, с трудом сохранил спокойствие.
Полицейский прикладывает указательный палец к виску в знак приветствия, которое Камиль прерывает на половине.
— Верховен, — говорит он.
— Майор… — тем не менее завершает свое приветствие полицейский, протягивая Камилю холодную костлявую руку.
«Метр восемьдесят три», — оценивает его рост Камиль.
Не только высокий, но и организованный: уже принес из приемного покоя в коридор самый лучший стул. Рядом со стулом, у стены, небольшой пакет цвета морской волны. Наверное, жена приготовила сэндвичи, термос, но, главное, Камиль чувствует запах табака. Будь сейчас восемь вечера, он бы его мгновенно выкинул за дверь. Еще бы: первая сигарета — убийца из засады намечает себе маршрут следования, расписывает его по минутам; вторая сигарета — он хронометрирует, сколько времени полицейский отсутствует; третья — преступник позволяет стражу порядка удалиться, поднимается в палату и убивает Анну выстрелом из винтовки. Камилю сюда отправили полицейского самого большого роста, но, возможно, и самого большого идиотизма. Но пока ничего страшного. Камиль не может поверить, что убийца так быстро вернулся, да еще днем.
А вот ночь будет беспокойной. Но посмотрим. Камиль тем не менее сообщает:
— Вы не должны отсюда никуда уходить, ясно?
— Какие проблемы, майор! — отвечает полицейский с энтузиазмом.
Задумаешься тут, услышав подобный ответ.
На другом конце коридора есть небольшой зал ожидания, куда никто никогда не ходит, он очень плохо расположен — непонятно, кого вообще там можно ждать? Его хотели переоборудовать в кабинет, но это запрещено, объясняет Флоранс — медсестра, желающая целовать жизнь взасос. Вроде бы существуют некие нормы, их нужно соблюдать даже тогда, когда это бесполезно. Так положено. Европейские нормы. Ну и персонал начал складывать здесь всякие коробки — ужасно не хватает места. Когда сообщают, что намечается обход пожарных, все это барахло сгружают на тележки и везут в подвал, а потом возвращают на место. Пожарные удовлетворены и ставят на формуляре нужную печать. Камиль отодвигает два штабеля коробок из-под перевязочного материала и вытаскивает два стула. Усевшись за низенький столик, Камиль обсуждает сложившуюся ситуацию с Луи (темно-серый костюм от «Cifonelli», белая рубашка от «Swan&Oscar», обувь от «Massaro», все по размеру, Луи единственный в уголовной полиции, кто носит на себе собственную годовую зарплату). Луи ставит Верховена в известность о ходе расследований: немецкая туристка действительно покончила с собой; автомобилист с ножом идентифицирован, он в бегах, но его схватят через несколько дней; семидесятиоднолетний убийца в качестве мотива своего преступления назвал ревность. Камиль отделывается от рутинных дел. И они возвращаются к тому, что их занимает.