Жертвоприношения
Шрифт:
Сколько раз он ни повторяет запрос, формулируя его по-разному, вывод напрашивается один и тот же.
В действительности Анны Форестье не существует.
Тогда за кем же охотится Афнер?
Анна кладет мобильный на пол: теперь придется ползти, она отталкивается локтями, делает это очень медленно. Вот если бы она могла слиться с этой плиткой… Пройдена почти вся гостиная. Вот и столик, на котором Камиль оставил код.
Блок сигнализации находится у входной двери.
#29091571#
Как только взвыла сирена, Анна затыкает уши и инстинктивно становится на колени, как будто эти завывания — продолжение стрельбы настоящими пулями, только в иной форме. Звук мощный, он просто врезается в голову.
Где он? Хотя все в ней восстает против принятого решения, Анна медленно приподнимается и пробует осмотреться. Никого. Она чуть отнимает от ушей ладони, но сирена воет так, что не сосредоточиться, думать невозможно.
Не отнимая ладоней от ушей, Анна доползает до оконной ниши.
Неужели он ушел? Анна не может сглотнуть. Это было бы слишком просто. Он не мог так просто взять и уйти. Уйти так быстро.
До Камиля едва доносится голос Луи, который только что просунул голову в дверь, — он стучал, но никто не ответил.
— К вам направляется судебный следователь Перейра…
Камиль еще не совсем пришел в себя. Ему нужно время, нужно сосредоточиться, призвать на помощь весь свой ум, точность и воображение, чтобы понять, извлечь правильный урок, но этих качеств сейчас у Камиля нет.
— Что? — спрашивает он.
Луи повторяет. Понял, отвечает Камиль, поднимается из-за стола, берет пальто.
— Что-то случилось? — спрашивает Луи.
Камиль не слушает. Он только что извлек на свет божий свой мобильник. Непринятый вызов. Анна! Торопливо нажимает на кнопку голосового вызова. «Камиль, он здесь! Ответь! Умоляю!..» Камиль уже у двери, отталкивает Луи, оказывается в коридоре, вылетает на площадку, на лестницу, этажом ниже, он чуть не налетел на какую-то женщину — это дивизионный комиссар Мишар с судебным следователем Перейрой. Они как раз идут поговорить с ним, судебный следователь открывает рот, Камиль даже на долю секунды не замедляет своего бега и уже на лестнице бросает:
— Потом! Я все объясню!
— Верховен! — визжит комиссар Мишар.
Но он уже внизу, в машине. Дверца хлопает, в то мгновение, когда машина трогается с места, левая рука комиссара просовывается в окно, чтобы установить на крыше мигалку. Вой сирены, синие блики разбегаются от его машины, которая просто вылетает со стоянки; полицейский свистит, чтобы остановить движение и пропустить его.
Камиль выезжает на выделенную для общественного транспорта полосу, снова набирает Анну. Звук на полную громкость.
Ответь, Анна! Ответь!
Анна поднялась на ноги и замерла в ожидании. Эта тишина необъяснима. Может быть, конечно, уловка, но секунды бегут одна за другой, и ничего не происходит. Сирена смолкла, установилась вибрирующая тишина.
Анна сбоку подходит к огромному окну, так чтобы ее было не видно и можно было бы отступить к стене. Но он же не мог появиться и исчезнуть. Сразу. И так неожиданно.
Именно в этот момент он и возникает перед ней.
Анна в испуге отступает на шаг.
Их отделяет друг от друга два метра, каждый стоит в метре от армированного стекла.
Оружия у него нет, он смотрит ей в глаза, делает шаг. Протяни он руку, сможет дотронуться до стекла. Улыбается, качает головой. Она смотрит на него как зачарованная, но делает шаг назад. Он протягивает вперед руки ладонями вверх, как Иисус на картине, которую ей показывал Камиль. Глаза в глаза, руки разведены. Он поднимает их над головой и медленно поворачивается, как в театре.
Смотри, я не вооружен.
И когда, совершив полный оборот, он вновь оказывается перед ней, лицо его озаряется широкой улыбкой: смотри, у меня ничего нет, нечего бояться.
Анна не может шелохнуться. Говорят, что так ведут себя кролики перед фарами машины: они застывают и ждут смерти.
Не отводя от нее взгляда, он делает один шаг, второй, медленно продвигается к ручке окна, на которую очень осторожно кладет руку, он не хочет напугать ее, впрочем, Анна и не двигается, она не отводит от него взгляда, ее дыхание учащается, удары сердца глухие, тяжелые, мучительные. Он останавливается, застывает даже улыбка на лице. Он ждет.
Пора с этим покончить, мы почти в конце пути.
Она поворачивает голову, видит деревянный настил террасы. Она не заметила, что он положил на него свою кожаную куртку, из кармана которой торчит рукоятка пистолета и, как напоказ, из другого — охотничий нож. Как будто останки римского солдата. Он опускает руки в карманы брюк и медленно вынимает их, выворачивая подкладку: смотри, в руках ничего, в карманах тоже.
Сделать два шага. Она уже столько сделала этих шагов. Он и бровью не повел.
Наконец она решается, столь же неожиданно, как бросаются в костер. Шаг, с трудом отодвигает засов — из-за шин она не может сжать пальцы.
Засов наконец поддается, путь свободен; ему, чтобы войти, нужно сделать всего один шаг, и тут она быстро отходит от двери, подносит руку к губам, как будто до нее только что дошло, что она наделала.
Руки Анны болтаются вдоль тела. Он входит. И она взрывается.
— Мерзавец! — кричит она. — Мерзавец, мерзавец, мерзавец…
Она отступает, в горле у нее пересохло, оскорбления, смешанные со слезами, поднимающимися откуда-то из желудка… Мерзавец, мерзавец…