Жертвы Северной войны
Шрифт:
— Тебе нравится эта шляпка? — спросила Уинри.
— Замечательная шляпка, — ответила Мари, не кривя душой.
Шляпка и в самом деле была исключительная: белая такая, с пушистым фиолетовым пером на тулье.
— Кич, — решительно заявила Уинри, отложив шляпку в сторону.
— Как это кич?! — возмутилась продавщица. — Вы только посмотрите на…
— Да нет, шляпка хорошая, — махнула рукой Уинри, — я имею в виду, что я в шляпке — это кич. Сроду не носила шляпок с перьями.
Мари только вздохнула.
— Есть множество вещей, которые мы сроду не делали.
— Дай-ка я примерю, — застенчиво произнесла Ческа. — Я тоже никогда в жизни не мерила таких шляпок…
А Мари так и не ударила Жозефину Варди, хотя ей очень хотелось.
Государственную преступницу содержали весьма прилично. Небольшая, но чистая камера с белыми стенами, низкая и узкая, но застеленная веселеньким постельным бельем с пчелками кровать. Имелся даже небольшой письменный стол, на котором стояла вазочка с засушенной мимозой. Если бы не решетка на окне, можно было бы подумать, что вы оказались в какой-то стесненной в средствах провинциальной больнице… и то, больница больнице рознь, в некоторых и решетки на окнах присутствуют.
Когда Мари вошла, Жозефина Варди сидела на кровати в свободной позе и смотрела на солнечный луч, падающий из этого самого окна. В луче, как водится, танцевали пылинки.
Мари с неприятным чувством подумала, что эта женщина и впрямь на нее похожа и, наверное, Мари такой и станет в старости. Или нет, не станет. Жозефина была очень стройна, даже худощава, Мари же отличалась спортивной комплекцией, и знала за собой легкую склонность к полноте, которая с годами наверняка проявится сильнее… мама ее, например, насколько Мари помнила, была довольно пухленькой особой. У Жозефины был очень умный, пронзительный взгляд, который буквально ошеломил Мари, едва она увидела свою тетку. Сама Мари, увы, блестящим интеллектом не отличалась. Наконец, Жозефина неповторимо иронично улыбалась, а Мари сомневалась, что ее лицевые мышцы когда-либо будут способны на столь впечатляющую мимику.
— У вас двадцать минут, — сказал охранник, закрывая за Мари дверь.
— Спасибо, — ответила Мари уже в пустоту.
Несколько секунд они молчали. Жозефина с улыбкой разглядывала Мари, Мари разглядывала Жозефину. Потом Мари сказала:
— Знаете что, я, пожалуй, сяду. Ноги затекли.
Отодвинула стул и села. Стул оказался дьявольски неудобным — по крайней мере, для нее. И низким. Непонятно, как потом с него вставать.
— Ну вот я тебя и вижу живьем, — сказала Жозефина. — Очень приятно, Мари. Ты здорово похожа на своего отца.
— Спасибо, — ответила Мари. — К сожалению, я плохо помню родителей.
— Мне очень жаль, что я не знала о твоем существовании. Я всегда не слишком хорошо ладила с детьми, но ради ребенка Жана я бы постаралась. Я ведь всегда очень его любила, знаешь ли.
— И поэтому вы попытались меня убить? — спросила Мари. Спросила без гнева: ей действительно было интересно.
— И ты туда же… — вздохнула Жозефина. — Из чего я заключаю, что эти умницы-аналитики мне не поверили. А ведь я рассказывала им все абсолютно честно. Поименные списки организации?.. Пожалуйста. И где лежат, и кого сама помню. Источники финансирования?.. С премоим удовольствием. Зарубежные контакты — все как на духу! И насчет тебя я тоже говорила правду: Мари, мне и в страшном сне не привиделось бы, чтобы я — и вдруг приказала тебя убить! Ну, сама подумай, не глупость ли это?.. Чем ты можешь мне помешать, повредить?.. Чего ты знала такого, чего весь Маринбург не знал?.. А вместе с тем, уничтожить дочь Жана — да ни за что на свете! Я бы тебя холила и лелеяла, честное слово. Это он порвал со мной всякие отношения, а не я с ним.
— Порвал отношения? — спросила Мари удивленно.
— Ты действительно хочешь узнать?.. — Жозефина улыбнулась. — Поверь, тебе подоплека нашей ссоры не понравится. Косвенно, именно из-за нее ты осталась сиротой и была вынуждена жить в приюте… сколько?..
— Восемь лет.
— Вот видишь… восемь лет. Впрочем, одержи верх я, тебя вообще бы на свете не было, скорее всего.
— Вы поссорились из-за мамы! — догадалась Мари.
— Разумеется, — Жозефина склонила голову. — Довольно частая ситуация в семьях, не находишь?.. Признаюсь честно: мне активно не нравилась Леона. Я считала ее абсолютно неподходящей партией для Жана… дело житейское, как говорится. С годами я поняла допущенную ошибку и больше ее не повторила бы. Вот только поезд ушел. Твой отец ни в какую не желал восстанавливать связь. Так что… я не пыталась тебя убить, девочка. Да, мои люди действительно следили за тобой — но они тебя охраняли. Там, в Нэшвилле, когда в тебя стреляли, а вместо этого попали в какого-то шахтера…
— Да… — напряженно произнесла Мари.
— То, что стрелявшего вообще заметили — заслуга моего человека. Если бы не он, тот убийца, завершил бы свое дело, ибо был профи высшего класса. Лучший в Столице — отчасти потому, что, насколько я знаю, работает не столько за деньги, а за верность.
Мари напряглась.
— Имя «Максим Дигори» тебе что-нибудь говорит? — спросила Жозефина. — А «Золотая печать»?
Мари ощутила сильное головокружение, даже что-то вроде тошноты, потом озноб, и токсикоз тут был не при чем. В груди стало холодно. О господи, как же она все-таки была права, когда не хотела ехать в Столицу! Зачем только она позволила Эдварду и Уинри привезти ее сюда!.. Хотя нет, если они достали ее и в Нэшвилле… Но… как так, ведь три года назад Старый Джо сказал, что они ее отпустят?!.. Ведь он сказал: «Уезжай, малышка, как можно быстрее, и не возвращайся — и о тебе забудут!»
— Вы рассказали об этом на допросе? — быстро спросила Мари.
— Разумеется, — кивнула Жозефина. — Рассказала. Мне не слишком поверили… сначала. Потом пришел этот симпатичный ребенок, который меня курирует, и вот он поверил сразу. Кстати, показатель, что не только я занималась опытами на детях.
Под потолком зашипело — сработал динамик.
— Прошу вас на эту тему не продолжать, — произнес суховатый женский голос, и тотчас отключился.
— Вот, — усмехнулась Жозефина. — И так всегда, когда речь заходит о чем-то интересном… Интересно, она имела в виду то или это?.. — она с юмором посмотрела на Мари. — Ну ладно, я уверена, что, раз уж действительно поведала обо всем, что знала, и даже обо всем, чего не знала, тебя будут охранять надлежащим образом и именно от того, от кого надо. А я действительно только защищала тебя, девочка. Мне бы неприятно было только что узнать о своей племяннице — и сразу потерять ее.
Она замолчала. Мари тоже не спешила говорить.
— Может быть, ты хочешь меня о чем-то еще спросить? — улыбнулась Жозефина. — Все меня о чем-то спрашивают. Нет?.. Тогда спрошу я. Ты, кажется, вышла замуж? — она указала на обручальное кольцо Мари.
— Если вы следили за мной, то должны знать, — пожала Мари плечами.
— После Нэшвилла — нет. Твой «инспектор», — Жозефина насмешливой интонацией выделила слово «инспектор», — принял достаточно серьезные меры. Ты, наверное, обо всех и не знаешь. Мы не смогли тебя обнаружить. Впрочем, простой арифметический подсчет подсказывает, что ты была беременна уже в Нэшвилле. Кто-то, эвакуированный из Маринбурга?.. Один из шахтеров?
Мари сжала руки на коленях.
— Альфонс Элрик. Вам это имя должно быть знакомо.
— О! — Жозефина расплылась в прямо-таки неудержимой улыбке. — Прости, девочка, просто это довольно-таки забавно. Кстати… а колечко-то знакомое. Это нам с Жаном от родителей достались: мужское и женское.
— Правильно, — сказала Мари. — Это мужское кольцо. Папа его носил, как обручальное, а ведь ростом с вас был и с меня. Так что его кольцо мне пришлось впору, а вот мамино не налезло — она была довольно маленькой. Обручальные кольца родителей мне передали. До сих пор они лежали под обложкой альбома, а недавно я их оттуда вытащила.