Жертвы Северной войны
Шрифт:
Он казался даже виноватым.
— Ничего, — только махнула рукой Мари, тоже усаживаясь, подальше от него. — А… экспедиция… Вы геолог?
— Нет, — он скривился, привстал, выдернул из-под пальто Мари спальник и укутался в него, как в одеяло. Теперь Трингам стал выглядеть еще комичнее, и совершенно безопасно, что заставило Мари машинально насторожиться. — Ботаник я. То есть, вообще-то, алхимик, но с серьезным уклоном в ботанику. Вы не думайте, у меня в Столице квартира есть, — торопливо добавил он. — Только мне там лучше не появляться.
— В смысле? — не поняла Мари.
Трингам опасливо оглянулся.
— Женщины, — произнес он уголком рта. — Вот не поверите… Достали! — блондин чиркнул ребром ладони по горлу. — Нигде прохода не дают!
Мари не удержалась и фыркнула.
— Ну да, конечно, — устало сказал Трингам. — Не верите. Думаете, что я хвастаюсь. Ничего подобного! А все студентки, чтоб их! Даже под дверью караулят, засады устраивают… Секретарша наша с кафедры… всем растрезвонила, когда я возвращаюсь! Понимаете, я, вообще-то, в Академии Алхимии состою, на кафедре Флоро-трансмутаций, ну и нагрузка у меня, кстати, побольше, чем у Ала — он хорошо если одну-две группы в семестр берет! И вы себе не представляете этих сексуально озабоченных студенток! Догонят ведь и загрызут!
— Разве в Академии Алхимии много женщин? — удивилась Мари. — Я думала…
Трингам поморщился.
— Ну, сколько есть, столько и хватает… потом, к нам ведь на часть курсов ходит народ из Медицинской Академии, а там как раз девушек больше.
Мари ахнула.
— Что? — удивленно спросил Трингам.
— Так я о вас слышала! У нашей группы вашего курса не было, вы у двух параллельных вели! В вас все девчонки повлюблялись! Но вы же женаты!
Трингам чуть было не подпрыгнул на месте… и рассмеялся.
— Вот уж мир тесен! — воскликнул он. — Понимаете, я тогда совсем уже отчаялся, и мне посоветовали — Ал, кстати, посоветовал — обручальное кольцо потаскать. Увы, помогло лишь на десять процентов. Стало быть, вы студентка Медицинского?..
— Вообще-то, я уже больше двух лет как закончила, — улыбнулась Мари. Трингам ей все больше нравился и уже совершенно не пугал. Он ей чем-то напоминал Квача.
— Не верю! — воскликнул незваный гость, хитро прищурившись. — Вы слишком молоды! — и Мари поняла, что он сразу догадался: никакая она не студентка. И еще поняла, что не так уж безвинен был профессор Трингам в пламенных чувствах своих учениц, как пытался изобразить. — Ал вас недостоин! Я вызову его на дуэль и отобью вас немедленно, как только он вернется! К тому же, свинство с его стороны — так долго задерживаться на работе, позволяя супруге отлучаться одной по вечерам. Да еще в вашем положении!
Мари вздрогнула.
— Так вы еще ничего не знаете? — тихо спросила она.
— Что знаю? — удивился Трингам. — Говорю же, мой корабль сегодня только в порт вошел…
— Ал, вообще-то, пропал, — тихо ответила Мари. — Давно уже, еще летом. Мы думали, он мертв… До недавнего времени. Сейчас появилась надежда, но очень небольшая…
Трингам смотрел на нее и обалдело хлопал большими голубыми глазами. «Не должно быть у мужиков таких больших и таких голубых глаз, — подумала Мари. — Нечестно».
— Мои… — начал говорить Трингам, но слово «соболезнования» не успело слететь у него с губ. — …глубочайшие заверения во всемерном почтении. Могу я вам чем-то помочь, Мари?..
Мари снова почувствовала, до чего она устала.
— Заварите мне чаю, — устало попросила она. — Полагаю, если вы частый гость в этом доме, вы должны знать, где тут что.
Трингам кивнул, и, не снимая накинутого спальника, встал и прошлепал босыми ногами на кухню. Через мгновения оттуда донесся его крик:
— Мари, скажите, а где Эдвард и Уинри? Неужели они тоже пропали?
— Нет, — ответила Мари. — Эдвард в коматозном состоянии, а Уинри при нем в больнице. Вот недавно поехала.
Звон посуды и шелест упаковочной бумаги в кухне прекратился. Трингам заглянул в гостиную снова.
— Ну вот что, — сказал он сурово, — полагаю, вы меня под холодный дождь не выгоните?
Мари сделала невнятный жест, означающий одновременно и «нет», и «да». Она не совсем понимала, какова должна быть правильная грамматическая форма ответа на этот вопрос.
— В таком случае я сейчас вам сделаю яичницу с паприкой. Я замечательно умею готовить яичницу с паприкой. И вы выпьете зеленого чая. А потом ляжете спать, и если только вы заведете будильник, я его с утра при первом же звуке грохну об стенку.
— Благодарю вас, — от души сказала Мари. И, кажется, заснула сидя.
«У мужчин не должно быть таких глаз, — думала Элисия. — Нечестно. Неправильно».
Она сидела, уронив голову на руль, прикрыв глаза, и думала о неземных глазах своего шефа. Это, собственно, уже не в первый раз: каждый день, стоило остановить машину в гараже около дома, ей вспоминался Эдвард Элрик, сидящий на ящике запчастей, с пятном машинного масла на щеке… Он утирает со лба пот рукой в матерчатой перчатке и сердито говорит: «Черт бы побрал эту Уинри, совсем нас загоняла! Я ей кто, муж или наемный рабочий?! Если наемный рабочий — то не мешало бы мне что-то платить для начала! А если муж — то это же вообще беспредел!»
Элисия сейчас уже не могла бы вспомнить, что же Эдвард и Уинри тогда делали в их гараже… Чинили папину машину?.. Очень может быть. Или Уинри собирала какую-то экспериментальную установку?.. Тогда почему здесь, а не в Ризенбурге?.. Нет, Элисия не помнила. Помнила, что сама она промолчала, не зная, что сказать. Сейчас бы, наверное, решилась: «Я никогда бы над тобой не издевалась».
Кажется, именно в тот день она Эдварда и полюбила, хотя Элисия не взялась бы сказать точно. Может быть, она любила его всегда. С самого рождения.
Сейчас Эдвард умирал. Он мог и вовсе не выжить. То, что он выживал сотни раз в подобных ситуациях до этого, было слабым утешением. Элисия прекрасно понимала, что все когда-то бывает впервые. Если она могла сделать что-то — что угодно! — чтобы Эдвард жил, и чтобы ему было хорошо, она бы непременно это сделала.
Однако ниоткуда не выпрыгивали таинственные сверхъестественные существа, как это порой бывает в рождественских фильмах, и не просили пожертвовать собой, или отдать самое дорогое, что у нее есть, или еще что-нибудь…