Жертвы Северной войны
Шрифт:
— Эдвард, тебе стоит учиться слушать собеседника, — мягко, как всегда — это за двадцать лет не изменилось — произнес Хайдерих. — Меня не отпускали погулять. Я оттуда полностью ушел. Под клятву о неразглашении, однако. И по личному приказу… знаешь, кого. Так бы не выпустили, конечно.
— Поссорился с алхимиками?.. — усмехнулся Эдвард. — Я думал, у тебя иммунитет на наших гениев — после меня-то…
Тут он по-новому вгляделся в Хайдериха, и наконец-то заметил то, чего не заметил раньше: и то, что кожа у друга странно бледная, и то, что мешки у него под глазами, и красные прожилки в глазах…
— Что случилось?.. — спросил Эдвард обеспокоенно. — В чем дело?..
— Считай, что меня отпустили по состоянию здоровья, — Хайдерих грустно улыбнулся.
Военный
11
Габриэль Синистра и другие упоминаемые в этой главе алхимики из «почтового ящика» были вызваны к жизни воображением Fayoli, которая когда-то здорово удивила меня, начав писать фанфик по моему варианту вселенной. Поэтому я оказала ответную любезность и написала кусочек с ее персонажами (с разрешения автора, разумеется).
Дальше расспросы Хайдерих продолжать не стал — отчасти потому, что боялся: этакими темпами они и впрямь упрутся в вопрос создателя, а большинство местных христианами не являлись. Хайдерих не хотел лишний раз подвергать свою бессмертную душу искусу начать обращение неверных: он прекрасно понимал, что это было бы бесполезным, более того, в высшей степени вредным занятием, однако вколоченные в детстве инстинкты прилежного ученика воскресной школы вопияли.
Для самого Хайдериха дни здесь проходили, с одной стороны, весьма насыщенно, с другой стороны, крайне монотонно. Сперва его тщательнейшим образом исследовали медики, и признали, что совершенно ничем от среднего человека из этого мира не отличается. После чего он пообщался с местными техниками — и те радостно приняли его в свою компанию. Механика здесь развивалась в чем-то по другому пути, чем в родном мире Хайдериха, но общие принципы были схожи.
Вскоре он начал участвовать в сборке и наладке точных приборов, — по большому счету, оказалось, что эта работа квалифицированного, но всего лишь техника, даже не инженера, — все, чем он мог быть полезен, раз уж по необходимости оказался здесь, в обстановке высокой секретности. Однако недели через три, вскоре после того, как Хайдерих присутствовал при одном из начальных экспериментов, ему стало плохо. И довольно серьезно плохо, так, что его даже пришлось временно госпитализировать. Удивленный врач диагностировал легкую форму лучевой болезни.
— Ну и ну! — воскликнул он, пораженно глядя на Хайдериха сквозь очки. — Как это вы, голубчик, умудрились?.. Там же дозы-то были, простите меня, детские!
Хайдерих не слишком разбирался в дозах облучения, тем более, слово «Зиверт» было для местных пустым звуком, поэтому только пожал плечами.
— Вот что, — сказал доктор, — на всякий случай, чтобы больше в зону эксперимента — ни ногой. Приборами своими занимайтесь, если хотите, но только на расстоянии от полигона. Хотя… знаете, тут, собственно, на всей базе фон повышенный. Если вам из-за
В тот же вечер все собрались на обычные посиделки в коттедже Огдена. Они обычно собирались у него, ибо Огден жил в одиночестве, зато обожал общество коллег. Играли в преферанс, те, кто курил, курили, остальные на них ворчали. Кто-нибудь из женатых алхимиков обязательно приносил домашние закуски, которые на определенном этапе вечера сменялись покупными, а легкий алкоголь брали в магазинчике.
В тот вечер разговор совершенно естественно зашел о недомогании Хайдериха:
— Скажите, а какие именно дозы считаются у вас смертельными? — спросил профессор Огден, этот седеющий красавец. Несмотря на солидный возраст — что-то около шестидесяти — ученого отличал поистине юношеский энтузиазм. А взгляд его черных глаз был настолько целеустремлен, что лично Хайдериха он даже пугал. В общем и целом Огден был потрясающим типом, немного напоминавшим Хайдериху одного бизнесмена из Стокгольма, который как-то заказал им два авиамотора.
— Понятия не имею, — пожал плечами Хайдерих. — Радиацией стали заниматься… ну, не то чтобы недавно. Но, пожалуй, только лет десять назад выяснили, что она смертельно опасна.
— Для нас это стало очевидно, п-пожалуй, п-примерно тогда же, — застенчиво кивнул Алекс, которого Хайдерих сперва принимал за лаборанта, пока не выяснилось, что этот тощий нескладный юноша руководит всей лабораторией. — К-когда стали п-проводить м-массовые алхимические исследования. Д-до этого как-то не приходило в г-голову, что трансмутация может б-быть вредна не только своим итогом, но и сама п-по себе.
— Что? — от удивления Хайдерих чуть было не выронил карты из рук. — Вы хотите сказать, что при алхимической реакции выделяется излучение?!
— А вы не догадывались? — добродушно спросил Синистра. Они с Огденом переглянулись.
— Честно говоря, нет, — покачал головой Хайдерих. — Нет, я, признаться, был уверен, что у вас синтез не радиоактивный… даже сегодня, когда мне сказали про облучение, не соотнес. Решил, что тут просто повыше фон — как у нас в некоторых местностях. У нас-то алхимия невозможна.
— Ну, раз вы говорите, что у вас занимаются ядерными преобразованиями, значит, все-таки возможна, — осторожно произнес Огден. — Возможно, труднее запустить, да… Одной энергии мысли недостаточно, — он задумчиво потер подбородок холеной, алебастрово-белой рукой. — Вероятно, и побочных эффектов больше… Видите ли… да простят меня коллеги, я сейчас намереваюсь излагать популярным языком вещи, хорошо им известные… Алхимические преобразования делятся на три рода. Первый — это морфоалхимия: изменения формы тела без изменения его внутренней структуры. Туда же относится фитоалхимия, зооалхимия — область уважаемой Саманты. Второе — ядерная алхимия: изменения самой формы вещества. Пресловутое превращение свинца в золото или, не менее пресловутое, воды в вино, — Хайдерих дернулся, — как раз из этого ряда. Тогда-то, собственно, и выделяется излучение: в нашем мире, в основном, в виде электрического разряда, лишь небольшая ее часть оказывается альфа- и бэта-частицами, гамма-лучей в излучении от стандартной трансмутации практически нет. Ваша, вероятно, имеет обратную тенденцию. Даже удивительно! При такой разнице в фундаментальных основах материи между нашими мирами должно быть гораздо больше отличий…
— Может быть, они и есть! — взмахнула рукой, в которой она держала чашечку с кофе, Саманта Радклифф, специализировавшаяся на генетической алхимии женщина лет тридцати с губами, выкрашенными ядовито-оранжевой помадой. — Может быть, они развивались совсем на другой основе, нежели мы! И генетически они представляют совершенно иную, просто очень похожую внешне структуру. Мы не можем проанализировать так глубоко, чтобы это понять.
— Боже мой, Саманта, я знал, что вы хотели бы меня препарировать, но никогда не подозревал вас в стремлении распылить меня на атомы! — кротко произнес Альфонс. — Правду говорят, что женщины кровожаднее мужчин.