Жертвы Северной войны
Шрифт:
Мари снова повторила в пустоте комнаты: «Лапши-ички… лапшуленьки…»
Так мама говорила.
«Вот приготовлю лапшуленьки, и пойдем погуляем».
Интересно, мама была счастливой, когда Мари родилась?.. Наверное, была. Она говорила, что ей очень хотелось дочку. Вообще-то, им с папой хотелось еще и сына, но они откладывали, пока Мари не подрастет. «Поможешь мне за братиком приглядывать, да?» — в шутку спрашивала мама у семилетней Мари. Мари радостно кивала.
Ничего они не успели…
Когда Мари жила с Китом, она порою думала, что, может быть, ребенок помог бы ему образумиться… но боялась. А ну как нет? И что она тогда будет делать?.. Вот и добоялась, что тоже ничего не успела. Никогда-то не успеваем самого важного…
Мари уже стояла на пороге кухни, как вдруг услышала дребезжащий стук в окно. Она обернулась. О господи… Майкл, парнишка лет пятнадцати, местный скороход.
Мари быстро подошла к окну, распахнула его.
— Тетя доктор, в третьей шахте обвал! — крикнул Майкл. — Троих завалило!
— Откапывают? — спросила быстро Мари.
— Одного уже, еле дышит! Других еще… Быстрее надо, тетя доктор!
«Ну никакого уважения, — еще успела внутренне усмехнуться Мари, подхватывая аптечку. — Что там „тетя Марихен“, что здесь — „тетя доктор“. Хорошо хоть не дразнятся».
На самом деле, Мари это скорее нравилось. Она радовалась, что ребятишки и подростки в Нэшвиле любили ее — такого редко удается добиться врачу. Тем более, что прививки она всегда ставила в срок, и больные зубы драла без всякой жалости.
На кухне Мари сунула ноги в резиновые сапоги, накинула клеенчатый плащ… потом спохватилась, вернулась от входа к холодильнику (Мари всегда недоумевала, как еще лет десять назад врачи без него обходились), вытащила оттуда кусок говядины, а с нижней полки белую коробку без надписи — там у нее лежало обезболивающее и шприцы. Мясо плюхнула в раковину — отогревать. Квач воспитанный, то, что не в миске, не возьмет, если в конец не оголодает. Но Мари не должна отсутствовать совсем уж долго… ну, хотелось бы надеяться…
— А вы хоть знаете, куда идти? — спросил Майкл. Он еще не отдышался от бега, с трудом хватал ртом воздух, но все туда же — рвался провожать.
— Уж найду как-нибудь третью шахту! — воскликнула Мари на ходу. — А ты пойди оденься потеплее, а то простудишься.
— Доктор, только не ходите Запрудной, там грязь опять! Идите через насыпь!
— Хорошо!
Запрудной совершенно закономерно называли главную улицу поселка, которую всегда затапливало, что по весне, что по осени. Старожилы рассказывали, катая во рту папиросы, что в первые годы, бывало, приходилось переправляться из дома в дом на плоту. Врали, наверное. Будь такая грязь, дома бы залило до самых окон. Что касается насыпи, то такое прозвище закрепилось за длинной каменной косой вполне себе естественного происхождения, которая тянулась по краю деревни почти до самых шахт. На косе ничего не росло, и откуда она взялась, никто сказать не мог. Но в дождливую погоду все предпочитали обходить именно там. Дольше, но надежнее.
Мари выскочила на косу и торопливо зашагала по мокрым камням. Ноги скользили, чемоданчик сразу стал ужасно неудобным и громоздким, мешал держать равновесие. Еще мешала юбка: надо было сразу переодеться в родные и привычные камуфляжки, так нет же, поторопилась, пошла в домашнем… Мари отметила, что никто еще не спешит по косе к третьей шахте, значит, Майкл молодец: бежал во весь дух, успел вовремя. Или все уже там?..
Интересно, что случилось?.. Если бы взорвался газ, шума было бы больше, небось, уже и колокол забил бы… Нет, скорее всего, обвалилась одна из крепей, и вряд ли в главной штольне, и вряд ли очень низко — тремя заваленными не отделались бы. Скорее всего, ничего опасного.
…Только бы никому не надо было ничего ампутировать! До сих пор Мари не доводилось этого делать, и она молилась, чтобы и впредь не пришлось. В голове, как всегда, крутились какие-то совершенно дурацкие фрагменты из анатомических атласов, и она снова понимала, что ничего не помнит. Вот тебе и так, как тоже любила говорить мама… Это через два-то года работы, когда она, казалось бы, и собаку в своем деле съела, и ничем ее не удивишь!
Ну а если все-таки?.. Воображение моментально нарисовало Мари картинку, по которой «неопасный» завал оборачивается тремя ужасно покореженными телами, в которых непонятно как еще тлеется жизнь, и она не знает, с какого начинать, бросается к одному, другому…
Мари ускорила шаг, одновременно пытаясь представить себе небо. Чистое, безоблачное небо, синее-синее…
— В сторону! — отчаянный голос прилетел откуда-то сбоку.
Мари машинально отшатнулась. Раздался хлопок, похожий на то, как если бы из бутылки шампанского выбили пробку — короткий и совсем не страшный. Щеку обожгло горячим, свист воздуха: мимо явно пролетела пуля. Тело само вспомнило навык: чемоданчик полетел в сторону («Как бы ампулы не разбились!» — успело подуматься), Мари упала на землю и замерла, прижавшись к камням насыпи.
Мимо нее вперед рванулся какой-то человек… Мари увидела его со спины и успела узнать по знакомой полосатой рубашке: Кайял, ухажер Лиды, учительницы…
— Стой! — кричал Кайял. — Стой, мерзавец!
Он ломанулся в заросли по ту сторону насыпи… Треск сучьев. Еще один хлопок.
— Кайял! — крикнула Мари.
Тишина.
— Кайял! — Мари вскочила на ноги, бросилась вперед. Надо же было ноге подвернуться… Мари не обратила на взбунтовавшуюся конечность никакого внимания. Ну, больно, ну, потерпим…
Она буквально съехала по насыпи. Кайял лежал тут же, у края леса. Лежал ничком.
— Кайял! — она упала на колени рядом с ним, приложила руку к спине… к тому месту, где на рубашке вокруг выходного отверстия стремительно расползалось темное пятно. К счастью, справа… так, теперь прощупать… пуля прошла в сантиметре ниже лопатки. Навылет — значит, ребра целы. Повезло…
Кому повезло больше — ей или Кайялу — Мари не могла сказать так вот сразу.
Раненый слабо зашевелился:
— Доктор…