Жестокая конфузия царя Петра
Шрифт:
В немногие оставшиеся дни в султанской столице он лихорадочно заштопывал прорехи в знании турецкого, обычаев и нравов правоверных, ибо обязан был знать много больше простолюдина.
Когда он в своём новом обличье явился в шведское посольство к Функу и Нейгебауэру, они сначала его не признали, решив, что их посетил всамделишный турецкий вельможа. Тем паче что он обратился к ним по-турецки.
Оба смутились и стали кликать посольского драгомана, то бишь переводчика, ибо языка не знали. И лишь после того, как его разобрал смех, оба его сослуживца всплеснули руками.
— Неслыханно! Мы бы ни за что
— Лицедейство и политика — две родные сестры, — заметил Понятовский, самодовольно улыбаясь. — Борода накладная — до той поры, пока не обзаведусь собственной. Я отправляюсь к армии и буду векилем при визире — советником, представляющим его величество короля. Король посчитал место векиля уничижительным для себя, хотя такое предложение содержалось в письме султана — да пребудет над ним милость Аллаха и пророка его Мухаммеда, да сияет он славой, мощью и могуществом над всеми народами подлунной.
— О, вы прекрасно вошли в образ! — воскликнул Функ. — Я просто восхищен. Верю, что вы будете более чем достойно представлять особу его величества в ставке визиря.
— А где сейчас армия? — поинтересовался Нейгёбауэр.
— Сколько известно каймакаму, она только что вышла из Адрианополя-Эдирне.
— А московиты?
— Они, по донесениям татарских лазутчиков, подошли к Днестру у Сорок.
— Обе воюющие стороны отнюдь не поспешают. Не говорит ли это о том, что они опасаются сражения?
— Может быть, — рассеянно отозвался Понятовский. — Однако я думаю, что всё дело в поздней весне. Плохие дороги, кавалерии нужен подножный корм.
— Как многочисленно войско царя?
— Здесь этого никто не знает, даже каймакам. По-моему, сам царь тоже не знает, сколько у него под ружьём, — засмеялся Понятовский. — Его армия скорей всего невелика — тысяч сорок, от силы пятьдесят. По слухам, добытым турецкими агентами, царь рассчитывает на помощь единоверных народов. Но пока это только слухи...
— Королю, как вы знаете, противостояла вполне современная русская армия, обученная и экипированная на европейский манер, — вмешался Функ. — Полтава дала урок всей Европе: Россией нельзя пренебрегать, это больше не дикая страна.
— Дикой Страной осталась Турция, — отчего-то понизив голос, сказал Нейгебауэр. — У наших союзников турок не армия, а орда. И хоть они куда многочисленней московитов, можно ждать самого худшего.
— А ведь это слово турецкое — орда. И означает она именно: армия, — заметил Понятовский. — Я, должен вам доложить, отправляюсь в орду-и-хумаюн — августейшую армию, под начало сердара-и-экрема, то есть верховного главнокомандующего, как именуется сейчас великий визирь.
— Орда, стало быть, армия? — отчего-то удивился Функ. Он так и не выучился турецкому, хоть и был официальным представителем державы отнюдь не захудалой. Да и другие послы европейских государств почитали ниже своего достоинства учить этот варварский язык И в Блистательную Порту — кабинет министров — все они отправлялись со своими драгоманами. В драгоманах же у них состояли в основном фанариотские греки — многоязычное и пронырливое племя, равно и местные армяне.
— Честно вам скажу, господа: я сильно опасаюсь за исход кампании, — Понятовский
— Султан объявил войну под нажимом короля Карла и хана — это всем известно, — уныло произнёс Нейгебауэр.
— Король готов был, как нам всем известно, возглавить турецкую армию и даже предлагал это в письме султану. — Понятовский невольно вздохнул. — Увы, он подчас теряет чувство меры. Неужто он мог подумать, что султан доверит ему свою армию — орду-и-хумаюн? Да ещё после Полтавы.
— Султан терпит его именно потому, что он король некогда грозной державы, — Функ выражался без обиняков. — Султану нужен ореол королевского имени, и ничего больше.
— А расходы? — хихикнул Нейгебауэр. — Он щедро отваливает его величеству денежки.
— Считается, что это займы, и как только король возвратится в Швецию, он их вернёт.
— Судя по известиям, которые мы получаем из Стокгольма, двор и кабинет тоже побираются. Его величество из Варницы требует денег и денег, — заметил Функ.
Было мало утешительного — они всё это понимали. Но положение обязывало. Положение, если говорить откровенно, было прескверным: король в осаде, казна пуста, долги растут, армии нет. Швеция обратилась в страну-побирушку. Если уж совсем откровенно, а наши собеседники могли себе это позволить, то во всех бедах Швеции был виновен её воинственный и безрассудный король. Да, можно согласиться: Карл ХII — полководческий гений, его призвание — война. Но нужен ли этот гений стране и её народу?! Следует ли поддерживать его всею плотью и кровью Швеции? Нужны ли бесконечные жертвы на алтарь войны, чьё чрево ненасытно?
Понятовский, не имевший времени оборотиться внутрь себя за множеством необычных забот и хлопот, теперь как бы приостановился и заглянул в своё внутреннее зеркало. Он-то что, он-то?! Кому он служит? Ради чего? Граф, родовитый шляхтич, потомок знатнейшей фамилии, владелец имений?..
Он служит своему королю? Как бы не так! Его король — Станислав Лещинский, он не правит, он в изгнании, как и тот, кто вернул ему престол на короткое время, — Карл ХII. Сейчас граф Понятовский по прихоти судьбы вынужден служить шведскому королю. Эта служба не сулит ему решительно ничего, ибо Карл лишён реальной власти. Можно ли назвать правлением его указы, посылаемые из Варницы в Стокгольм, которые, как правило, не выполняются? А сейчас граф Понятовский фактически служит султану Ахмеду, чьим повелением он сделан двухбунчужным пашой...
Это было чёрт знает что такое! Ужасаться или хохотать? Смех над собою — здоровый смех. Но как долго ему придётся смеяться над собою этим полным горечи смехом?
У дипломатов, сидевших перед ним, если говорить честно, — завидная судьба. Он глянул на них, сытых, розовых, беспечных, — и ожесточился. Он-то, он чего ради должен подвергать себя многим опасностям, превратностям долгого и трудного пути? Ради службы их королю! Дворянская честь, рыцарственность, верность слову и долгу — вот что им руководило, вот что его вело. Всего-то. Такие пустяки! А из-за них он потерял всё — дом, семью, родину.