Жестокий маскарад (сборник)
Шрифт:
— А Дубровский тут причём? — теперь была моя очередь стрелять вопросами. Впрочем, колени её я внимания не лишал.
— Архангел проделал с кем-то из его родственников то же, что с папкой, — проговорила она. — Теперь Дубровский ищет его, чтобы отомстить. Акакий и придумал подставить ему тебя, чтобы стравить Дубровского и твоего хозяина, а самому слиться. Я так поняла из его разговоров. Налей-ка мне ещё водки.
Я налил и подошёл к ней, нависнув, как алчный гриф над падалью.
— Так зачем ты мне всё это говоришь? — спросил я охрипшим голосом.
Он лихо
— Потому что… я его ненавижу, — она сняла одну ногу с другой, теперь колени были чуть расставлены. — И ещё…
Такого взгляда я выдержать не мог. Я рухнул, как давешняя стопка, обеими руками раздвинул колени и зарылся лицом вглубь.
Я оказался прав: трусиков на ней не было. Было жарко и мокро. Я послал к чертям весь остальной мир. Гром за окном прогремел так, словно черти с энтузиазмом приняли мой подарок. Одновременно с неба хлынул сплошной ревущий поток воды и града. Зазвенело сотрясаемое порывами урагана оконное стекло.
Она доверчиво положила ноги мне на плечи.
На следующий день я пришёл в контору поздно. Только успел выставить двух дедушек и вполне себе ещё бодрую бабушку, запел телефон.
— Ты где? — спросил Глебыч.
— В конторе.
— Сейчас приеду.
Я ждал, попивая пиво. Похмелье мучило умеренно, но солнце с утра опять палило, а я уже успел намотаться по всему Городу и кое-где за Чертой.
Вчера она ушла, так же молниеносно и таинственно, как и пришла — мгновенно приведя себя в порядок и не удостоив меня ни слова. В компании со своей мужской эйфорией я допил в кабинете водку, остаток же вечера провёл в баре, где слушал плюм-плюм-плюм-плюм устаканившегося и зарядившего на всю ночь ливня. Потом поехал домой. Как пионер, право слово. Из дома сделал несколько звонков, будучи ещё во вполне вменяемом состоянии, и только перед сном позволил себе расслабиться.
Глебыч распахнул дверь без стука и по-хозяйски плюхнулся в кресло у стены. Морда саркастически-наглая. Журналист, бандит, политик, конезаводчик, масон, сатанист… Кто он там ещё? Мне он, скорее, нравился, несмотря на свою полную беспринципность. Но ведь и я такой же. Почти.
— Вот что, Кистень, — заговорил он сурово. — Осиное гнездо, которое вы разворошили, меня достало.
— Мы разворошили?
— Вы. С покойным Архангелом.
Морда моя, как и было положено, вытянулась.
— Что?!
— Ага. Сегодня утром. Взорвали вместе с машиной. В Городе. На стене дома надпись…
Я матюгался долго и со вкусом. Глебыч слушал хмуро, но не прерывал.
— Теперь это моё дело, — бросил он, когда я иссяк. — Я кое-что Акакию должен, а потому ты мне поймай этого козла, слышишь!
Последнюю фразу он произнёс с такой лютой ненавистью, что я вздрогнул. Интересный поворот темы…
— Выпьешь? — спросил я.
Он неодобрительно скривился, но кивнул. Мы дёрнули.
— Все обязательства Архангела я подтверждаю, — продолжил он, отказавшись от сухарика. — Трать, сколько хочешь. Вперёд, Кистень!
Он поднялся с кресла.
— И ещё, — обернулся он от двери. — Перестань так бухать.
Дверь захлопнулась.
Я едва успел застать её в библиотеке — рабочий день кончился, и она уже выходила. На меня поглядела, как на незнакомого. Меня это почему-то не очень потрясло.
— Ты знаешь, что Акакий убит? — спросил я сразу.
— Знаешь что… — она помедлила. — Шёл бы ты… лесом.
В её голосе не было злости. Скорее, он был бесконечно усталым, как у измордованной жизнью старухи.
Всё было очевидно. Я отёр лицо от пота — снова парило, как в аду.
— И на кого ты работаешь, детка?
Она передёрнула плечами и пошла прочь.
— Маруся!
Она чуть замедлила шаг, но тут же опять припустила.
— Ты думаешь, тебя пощадят?
Будто в спину ей пальнул — дёрнулась и остановилась. Я быстро подошёл. Заворчал гром — небо уже переварило очередную порцию нашей протухшей тоски и теперь его опять пучило. Я взял девушку обеими руками за лицо.
— Ты ещё не поняла, что я единственный, кто может тебе помочь?
— Почему? — теперь я видел, что в чёрных глазах закипают слёзы. Полные губы дрожали. Она боялась. Мне было её жалко. Я отпустил её. Я хотел ответить ей правдиво, но не успел. Ливень хлынул, словно в облаках пара дюжих нетрезвых грузчиков с натугой опрокинула огромную бочку. В этом грохоте короткий треск автоматной очереди из припаркованного неподалёку «москвича» с тонированными стёклами был почти неслышен. Девушка неестественно переломилась в пояснице и рухнула. Кровь тут же смыло потоками воды. Маруся лежала, как брошенная сломанная кукла, и глаза у неё были такими же большими и удивлёнными.
А я уже палил в пытавшуюся отъехать машину. Автоматчика, кажется, завалил сразу. Пара пуль попала по шинам, «москвич» вильнул и врезался в сиротливо стоящий тополь, который почему-то ещё не срубили «заготовители». Магазин «макарова» опустел. Я выхватил «беретту» и подскочил к машине. Голова стрелка свисала из открытого бокового окна. Вместо затылка у него имелась мокрая впадина. Сквозь разбитые вдрызг передние стёкла я видел, что салон заляпан мозгами и кровью. Оглушённый водитель всё пытался извлечь застрявший подмышкой пистолет. Я увидел его лицо и немного удивился, но это не помешало мне дважды выстрелить в это лицо, и оно перестало быть таковым.
Обыскивать их не имело смысла — ничего не найду. Я подошёл к Марусе и немного постоял над ней, не обращая внимания, что по мне обильно стекает вода. Не нужно было наклоняться, чтобы видеть: реанимация не поможет. Развернувшись, я пошёл к своей машине.
Я ехал к Вошке. Ситуация накалились по самое не могу, и бар был самым безопасным местом. Если в этом мире для меня ещё оставались безопасные места.
По дороге я сделал звонок.
Увидев меня, она сразу поняла, что дело пахнет керосином, и без лишних слов стала выставлять из бара посетителей. Поддатые гопники со спальников подчинялись ей с удивительной покладистостью.