Жестокий роман
Шрифт:
Я уверен, жена из нее получится отличная. Для другого мужчины. А я жениться не собираюсь. Ни сейчас. Ни потом. Никогда. На отца блажь нашла. Не на меня.
Еще разберусь с этим делом. Либо сам откажусь, либо обставлю все так, что родня невесты от помолвки откажется. Пока есть вопросы поважнее.
Куда спешить? Пускай отец верит, план удался.
Забавно. Царица заревновала. А зря. Мой хер ей верность хранит. Уперто. Как клятву выдал. На других баб даже не дергается.
Кто бы подумал,
Я покрываю ее грудь ладонью. Поглаживаю. Выкручиваю соски. Играю. Я бы ее всю покрыл. Но рано. Жду. Давлюсь похотью. Аж прямо пар из ушей валит.
— М-марат, — воздух втягивает, глаза открывает. — Марат.
Сука. Как умудряется? Выговаривает мое имя так, что хочется его с этих самых губ сцеловать.
— Что т-ты, — кашляет. — Что ты со мной сделал?
И взгляд этот гребаный. Бездна. Омут. Зыбкий. Тягучий. Как в упор стреляет. Сразу. Резко. На поражение.
— Пизду вылизал.
Ресницами хлопает. Натуральные веники. Без косметики. Не нужно ей макияжей. Нечего красоту портить.
— Почему ты, — запинается, губу нижнюю кусает, выдыхает: — Всегда очень грубо выражаешься.
— А как надо? — хмыкаю и опускаю ладонь на мокрые складки, поглаживаю пальцами, очерчиваю свою территорию: — Как тебя здесь называть?
Краснеет. Охренеть. Заливается красным. Даже в темноте эти пылающие щеки вижу. Сказка какая-то.
— Я не знаю, — шепчет. — Без грубостей.
— Киска? — ухмыляюсь. — Кисуля?
Охает. Улыбается. Даже вроде смеется. И тут же зажимается. Отстраниться пытается, бедра свести.
— Куда, — рычу.
Замирает. Стынет под моей рукой. Боится шевельнуться.
— А можно спросить? — сглатывает.
— Спрашивай.
Так и будем до утра разговоры разговаривать. Яйца взорвутся. Хер от натуги треснет. По ходу, я ее сегодня не трахну. Совсем одурел.
— Правда, бывало такое, что мужчина брал для себя рабыню и никогда не женился? — на одном дыхании выпаливает.
— Да, — отвечаю.
Ведь если мужчина женится, он должен рабыню убить. До свадьбы. В знак верности будущей жене. Ибо такая связь считается слишком сильной и порочной. По причине клейма.
Проще рабыню иметь, чем браком себя вязать. Так ты свободен. Гуляй. Развлекайся. Некому права качать. У жены родня есть. Отец. Братья. Чуть что — вызов бросят. А рабыня сама судьбу выбрала. Все молча стерпит. Удобно.
Но моей царице подробности не нужны. Зачем? Ей этот расклад не грозит. Я убью ее, когда буду готов отпустить. И уж точно не ради несуществующей жены.
— Еще ты сказал, сын рабыни мог стать главным в роду, — продолжает и замолкает, будто слова подобрать старается. — Если честно,
— Я знаю такой случай, — бросаю в ответ.
Один. Лет двести назад. Тогда сын рабыни вырезал всех своих соперников и даже родного отца до смерти забил. Мстил за мать. Смывал ее позор кровью врагов.
Для чего спрашивает? Рожать мне собралась?
Беру презерватив. Разрываю обертку. Раскатываю резину по стволу.
— Я бы хотела разобраться, — бормочет. — Лучше понять.
— Что?
— Все, что тебя окружает.
Нависаю над ней. Ладонями мне в грудь упирается. И жжет. Мясо прожигает. Вот этими своими гребаными ладошками.
Перехватываю запястья одной рукой. Отдираю от себя. За ее голову завожу. К постели прижимаю. Вдавливаю, вырывая всхлип.
И вбиваюсь в нее. Рывком. Растягиваю влажные створки. Вхожу до упора. Всем весом наваливаюсь и долблю.
Кричит. Стонет. Воплями распаляет.
Бьется. Как одержимая. Об меня. Подо мной. Дьяволица. Она свое получила. Теперь я хочу.
— Марат, — молит. — Прошу. Марат!
— Чего? — скалюсь. — Грубость не любишь?
— Люблю, — выдает как под дых бьет. — Если… если это ты. Пожалуйста, очень прошу, отпусти мои руки.
— Зачем?
— Разреши тебя обнять.
Пальцы сами разжимаются. Выпускают запястья. И снова сходятся. Складываются в кулаки. По обе стороны от ее головы.
Она обнимает меня. Бедрами двигает. Льнет. Телом к телу. Робко. Слабо. Сама на хер насаживается. Отвал башки.
Зарываюсь лицом в темные волосы. Вдыхаю запах. Рычание не сдерживаю. Позволяю зверю вырваться на волю. И отрываюсь по полной.
Я трахаю ее. Я голодный. Как никогда.
А буду ли готов? Отпустить. Убить?
Глава 51
Счастье. Такое просто и понятное слово. Стоит произнести вслух — внутри сразу станет тепло. Мягкие лучи окутают тело призрачной дымкой, подарят веру и надежду в лучшие времена. Окрылят.
Я всегда была уверена, будто счастье — непременно нечто светлое, хорошее, приятное твоей душе. Вдохновляющее. Ограждающее от невзгод.
Разве я могла представить счастье на грани агонии? Продирающее насквозь, раздирающее на части, камня на камне не оставляющее от привычной реальности. Разрушающее до основания, испепеляющее, выжигающее напрочь.
Я не считала себя грешницей. Но и святой не была. Обычная женщина с устоявшимися принципами и понятиями. Страсть никогда не кружила мою голову. Не случалось у меня безумных влюбленностей, никакого надрыва в прежних отношениях не наблюдалось, не накрывало одержимостью, не ослепляло похотью.