Жестокий роман
Шрифт:
Всегда все развивалось ровно, практически полный штиль. Без ураганов, без цунами, без какого-либо буйства стихий.
Я не дурела от мужчин, не страдала от пагубной зависимости, не проходила сквозь все круги ада порочных привязанностей. Признаюсь честно, отметки в зачетке беспокоили гораздо сильнее личной жизни. Будущая работа волновала больше, вызывала острые переживания и эмоции.
А от плохих парней меня и вовсе отворачивало в момент. Мажоры, сынки бандитов и прочие мутные типы вызывали стойкое отвращение. Какие отношения можно с ними выстроить?
Да что там, я и Олега жестко отшила, распознала бабника и всерьез
Пожалуй, надо было еще жестче с ним обойтись. Послать его куда подальше и близко не подпускать. Вычеркнуть раз и навсегда, не оставляя ни единого шанса.
Ладно. Что уж теперь рассуждать. Поздно.
Все мосты давно сожжены. Горевать бесполезно. Даже глупо. Ничего ведь не изменится. Любые сожаления напрасны.
Я открыла новую себя.
Абсолютную незнакомку. Чуждую. Пугающую. Бешеную нимфоманку, сгорающую от дикого, кипучего желания, изнывающую от неутолимой жажды. Я забыла обо всех своих планах, целях, мечтах. Я связалась не просто с плохим парнем. Я попала под власть настоящего Дьявола. Живого. Реального до дрожи.
Моя голова забита только им. Ноль посторонних мыслей. Рабыня целиком подчинена господину. Постепенно он заполняет мой эфир, не оставляет свободных мест, порабощает окончательно. Ноль компромиссов.
Я вряд ли сумею собственную диссертацию понять. Сейчас. Я и не вспомню о чем пару месяцев назад писала.
Глупая самка. Животное. И эти определения уже почти не коробят, не вызывают отторжения.
Я его вещь. Его, его, его. Может, после протрезвею, проветрю мозг. Но пока я совсем не соображаю и упиваюсь этим бессознательным состоянием, наслаждаюсь, проникаюсь эйфорией. Очнуться не суждено.
Он действительно вытрахал из меня весь мозг. И гордость. И убеждения. И чувство собственного достоинства. Да все, вот совершенно все вытрахал подчистую и уничтожил. Но я не против. Теперь не против. Сломлена? Затоплена удовольствием? Растоплена экстазом? Трудно понять. Невозможно.
Марат брал меня раз за разом. Всю ночь. Беспрестанно. Трудился надо мной как отбойный молоток над наковальней. Не позволял из-под себя выползти, не разрешал соскользнуть с громадного члена. Четко дал понять: за каждое проявление нежности придется дорого заплатить.
Я лежу на животе. Без сил, без воли шевельнуться. Тело больше не принадлежит мне, отказывается подчиняться простейшим командам. За окном уже поднимается солнце, а я так и не сомкнула глаза, ни на секунду сном не забылась. В жарких объятьях подобное выглядит нереальным.
Марат мнет мои ягодицы. Грубо, жестко, действует по праву хозяина. Сжимает плоть до красных отметин, до синяков, клеймит своими обжигающими прикосновениями.
Он не овладевал мною сзади. Вернее, не овладевал тем своим излюбленным способом, гнусным и омерзительным, противоестественным. Зато ставил на колени, наматывал волосы на кулак и вбивался в лоно до упора. Долбил как безумный, ввинчивался внутрь так резко, что я дышать не могла. И поглаживал контуры шрама. Его явно возбуждали отметины от ножа на моей коже. Мой палач был постоянно на взводе, готов к бою. Его железная эрекция не спадала. Гигантский вздыбленный орган буравил меня как раскаленный металлический прут.
Эта ночь перевернула все. Расколола мой разум на части, разбила на сотни обломков, обратила в изувеченные фрагменты.
Я потерялась. Утонула в своих противоречивых чувствах. Мозг старался сражаться,
Я запуталась, оказалась одна во мраке. И рассвет никак не помог, не спас мою заблудшую душу.
Марат прижимается к моей шее губами. Поцелуй выжигает. Слегка, мягко, однако очень ощутимо зубами кожу прикусывает. Будто зверька за холку прихватывает. Его щемящая нежность в сочетании с гремучей похотью враз кровь мне сворачивает.
Напрягшийся член упирается в мое бедро. Намек прямее некуда.
Это не мужчина. Машина. Смертоносная.
Откуда только у него берутся силы? Голодный зверь. Ненасытный.
Но в этом безумном мире он мой единственный ориентир. Тот, кто действительно способен оградить и спасти от гибели. Пусть остается груб и жесток, пусть унижает и угрожает, говорит все те жуткие вещи, перемежает речь браными словечками. Его член жаждет меня. И это не меняется.
Я боялась, проведенный обряд оттолкнет Марата, необходимость взять меня прилюдно вступит в конфликт с его собственнической натурой. Однако на силе желания ритуал никак сказывается, разве что подкрепляет одержимость, подливает масла в огонь.
Я не уверена, сумею ли совладать с той буйной стихией, которая таится в этом страшном и жестоком мужчине. Одним сексом и голыми рефлексами сыт не будешь, а кроме этого нас ничего не связывает. Между нами зияет огромная культурная пропасть.
Чуть потягиваюсь, выгибаюсь, предоставляя хозяину полную власть над собой. Поворачиваю голову и содрогаюсь. Мой взгляд падает на проклятое кольцо. Бриллианты вспыхивают огнем в лучах рассветного солнца. Это безумно красиво, должно вызывать восхищение, завораживать причудливой игрой пламени. Но меня пронизывает лишь дикий, утробный страх, первобытный ужас, который невозможно побороть. Обычно я стараюсь не смотреть на знак жертвы, изгоняю из головы любые мысли о нем, отвлекаюсь, пытаюсь не замечать проклятую драгоценность. Иначе просто сойду с ума. Я и без того застываю в шаге от безумия. А от осознания того, что на мне постоянно надето ювелирное украшение, щедро пропитанное чужой кровью, муками и болью, точно легче не станет.
— Я видела драгоценности твоей сестры, — говорю тихо. — Внизу выставили несколько деревянных ящиков. Я не удержалась и заглянула внутрь. Там было множество подобных изделий, как будто разные предметы из одного комплекта.
Марат молчит. Лишь его пальцы крепче впиваются в ягодицу, причиняя боль. И зубы царапают кожу на шее, сжимаясь сильнее.
— Такое странное кольцо, — продолжаю мысль. — Его невозможно снять, от него никак не избавиться.
Сколько раз я пробовала. Бывало, до крови палец раздирала. Ничего не получилось. Чертова безделушка оставалась на руке, сидела как влитая. Дьявольский механизм не позволял от нее избавиться.
— Кому понадобилось создавать подобный предмет? — наконец, озвучиваю то, что давно меня терзало. — И главное — как твой отец позволил Амине надеть настолько жуткую драгоценность? Если только…
Осекаюсь. Судорожно втягиваю воздух и продолжаю крамольную речь.
— Неужели он сам это кольцо на нее надел?
Горячая ладонь перемещается выше, пальцы обводят линии клейма, едва дотрагиваясь до кожи.
— Нет, не надевал, — холодно произносит Марат. — Но он позволил этому произойти.