Жестокий роман
Шрифт:
Подносит свои пальцы к моему лицу, позволяя разглядеть багряные следы. Даже уютный полумрак этой комнаты не скрывает кровь на его руках.
Проклятье.
— Черт, — выдаю сдавленно. — Я испортила платье.
— Ну, хоть что-то бабское в тебе есть, — хмыкает. — Переживаешь за свои тряпки.
— Я сняла повязку перед тем, как принять душ, — сглатываю. — А потом просто забыла сделать новую. Уже давно не было крови. Я и не думала… ох, пожалуйста, помоги мне его снять, надо срочно застирать. Может тогда следов не останется.
Тянусь к молнии на спине,
— Тише, — говорит Марат, мягко перехватывает мои запястья, уверенно отводит в сторону, не позволяя ничего сделать. — Я куплю тебе другое платье.
— Нет-нет, — лихорадочно мотаю головой. — Хочу только это. Не нужно других. Я его сама выбрала, никому отдавать не стану.
— Вот какая ты, — ухмыляется. — Собственница.
В надвигающейся темноте его зубы выглядят особенно опасно. Клыки звери. Белые, крепкие, жадные до жертвенной крови.
Замира рассказала ему обо всем? О том, как видела его с невестой. О том, как прорыдала целый сеанс в кино. Не могла не рассказать. Она же верная служанка, обязательно про любую мелочь доложит.
Господи, меньше всего на свете я желаю, чтобы он знал о моих эмоциях. Дура. Нужно было сразу сдержаться. Потом бы заперлась в ванной комнате, нарыдалась бы всласть. Нужно было сперва спрятаться, закрыться ото всех, не допускать свидетелей.
— Мне просто понравилось это платье, — роняю я. — И жаль, что я его так сильно испортила по собственной глупости.
— Ничего ты не испортила, — отмахивается. — Прикажу — отстирают. А если не выйдет чего, то я им руки переломаю.
— Шутишь? — нервно посмеиваюсь.
Марат молчит, сжимает мои ладони, вынуждая пульс враз обезуметь. Склоняется ниже, смотрит прямо в глаза, не разрешая отвернуться, будто в капкан горящий заключает. Он почти дотрагивается до моих губ, заставляя замереть в мучительном ожидании.
— Я тебя еще не пробовал, — произносит, подавляя мрачным тоном.
— Что? — судорожно выдыхаю. — Т-ты о чем?
— После ритуала, — чуть наклоняет голову в сторону, заставляя вспомнить о передачах про акул, те хищники делают подобный поворот, прежде чем вгрызться в свою добычу. — Я до сих пор тебя не брал.
Да. Точно. Невольно усмехаюсь. Он действительно ни разу не трахнул меня после того чудовищного действа. Никакого контакта не последовало.
— Кинжал обрабатывают особым снадобьем, смесью диких трав. Так принято. Перед обрядом, — продолжает Марат. — Этот отвар проникает в плоть и кровь рабыни, душит волю к сопротивлению. Заклейменная женщина никогда не отвергнет хозяина.
— Нет, — бормочу пораженно. — Нет, нет, нет. Такого не может быть. Не бывает и… ты бы никогда не…
Замолкаю. А вдруг это правда? Ужас сковывает горло будто ошейник. Даже дышать теперь трудно. Жутко.
— Конечно, это бред, — хмыкает мой палач. — Суеверия. Такие травы применяют для дезинфекции, чтобы не допустить заражения.
— Тогда зачем рассказываешь? — выдаю, срываясь на шепот. — Зачем пугаешь?
— Если
— Почему? — спрашиваю чуть слышно, еле губами шевелю.
— Мне не нужна покорная кукла.
Боже, нежели я практически поверила в снадобье, которое порабощает сознание? Человек науки. Ученый. Взрослый. Образованный.
Я деградирую. Рушусь. Каждую секунду моего пребывания здесь. С ним. Под ним. В его руках. В жарких, испепеляющих объятьях.
Ну, разумеется, гораздо легче списать все происходящее со мной на эффект особенного зелья, чем признать очевидную правду.
Марату нет нужды использовать ритуалы, прибегать к чудодейственным травам и всяким тайным заклинаниям. Он умеет подчинять одним своим присутствием. Силой. Мощью. И сокрушительной энергетикой кровожадного чудовища.
Мой разум плывет. Мое плоть послушно сдается. Впечатление, точно я создана, выточена под него. Но как это обманчиво. Лживо.
— Формат наших отношений не предполагает ничего иного, — говорю как есть. — Ты даешь приказ. Я подчиняюсь. Когда игра наскучит, ты меня убьешь. Все очень просто.
— Да, — кривая усмешка растягивает полные губы. — Все просто. Было.
— Было?
— Теперь — нет.
— И что изменилось?
— Меня заводит твоя борьба, — опаляет горло тяжелым дыханием, будто каленым железом жжет кожу по живому, особые метки выжигает. — Твой норов по вкусу. И то, как сильно округляются твои глаза и краснеют твои щеки, когда я вгоняю хер до упора в глотку. Ты будто не веришь, что я могу так глубоко достать. Мозг выебать. Нутро продрать. И всю тебя взять. Без остатка. До капли.
Я ничего не могу ему ответить. Ничего. У меня подкашиваются ноги. Предательски. Преступно.
Марат подхватывает меня на руки, относит на кровать. Укладывает бережно и осторожно, что идет в разрез с его привычным поведением. Совсем не сочетается.
Перемена. Разительная. И о настоящей причине он предпочитает молчать. Но я чую, ощущаю четко и ясно, это все не просто так. Есть реальное объяснение.
Ему польстили мои рыдания? Ревность? Или еще проще? Вытерпела унижение. Позор на глазах у кучи мужчин. И вот, пожалуйста, щедрая награда. Сочетание кнута и пряника.
Я не понимаю. Правда. Совсем не понимаю.
— Платье, — всхлипываю, оказываясь на спине. — Оно же испачкается… полностью. И простыня тоже.
— В первый раз всегда кровь, — говорит Марат.
— Но это, — запинаюсь. — Это не первый раз.
— Первый, — широко ухмыляется.
— Точно, — выдаю сдавленно. — Раньше я не была твоей рабыней. Вот только этот новый статус вряд ли такой уж почетный и значимый.
— Бывало, воины никогда не брали себе жену, зато всегда обладали рабыней, — произносит как бы невзначай. — А иногда сын рабыни мог стать старшим в роду. Если доказывал свою силу и волю в бою.