Жила-была одна семья
Шрифт:
Самат хорошо помнил тот вечер, когда Ира пришла извиняться. Он так долго и нудно заставлял ее учиться играть в шахматы вовсе не из вредности. Просто в то время, когда она обиженно сопела и хмурила брови, размышляя над очередным неудачным и бессмысленным ходом, ему открывалась возможность спокойно подумать и осмыслить ситуацию. Он тоже сводил брови, что-то шептал себе под нос и открывал рот лишь для того, чтобы сообщить нерадивой ученице об очередном промахе. Если бы они нашли другое занятие, Ира непременно заметила бы неладное, стала бы выяснять причину его внезапной задумчивости, искать объяснение настороженности, и он, конечно, не устоял бы перед натиском ее широко открытых глаз, звенящего голоска и требовательных интонаций. Не выдержал бы и все рассказал — переложил бы свои
Время близилось к полуночи, и столь поздний приход домой определенно должен был вызвать недовольство родителей. У подъезда она быстро чмокнула Самата и убежала, не подумав о том, что и он не стал ее удерживать, уговаривать побыть с ним еще пять минут, рассказывать анекдот на прощание и говорить до свидания каждому пальчику, нежно целуя ноготки. Он торопился. Он хотел вернуться домой и узнать, что на самом деле означала любезность матери: пыль в глаза или серьезный настрой?
— Мам, мне показалось, или ты правда не возражаешь? — выкрикнул он, едва переступив порог квартиры.
— Ты о чем? — мать показалась из кухни, вытирая руки о передник. — Что случилось? Чем кричать, лучше иди поешь. Я только что эчпочмак[6] из духовки достала. И отца позови, если он не уснул, конечно. А если спит, не буди! У него завтра какая-то важная конференция.
— А эчпочмак?
— Не пропадет. Поверь, испорченный сон гораздо хуже вчерашнего пирога. Все. Вымой руки, загляни к папе и приходи. Потом поговорим.
«Поговорим, — у Самата учащенно забилось сердце, — значит, она все поняла. Значит, ей есть что сказать».
Он никак не ожидал, что отец будет спать. Профессор Салгатов, как правило, возвращался с работы поздно, но всегда находил время для общения с семьей. Каким бы усталым ни был, не забывал поинтересоваться домашними новостями, успехами и неудачами сына. Каждый день он придумывал новые слова восхищения и одобрения внешнему виду своей жены и ее кулинарным способностям. Каждый вечер делился событиями и переживаниями прошедшего дня, обсуждая с семьей происшествия не только их внутреннего мирка из трех человек, но и сюжеты из мира внешнего, которые врывались в их кухню вместе с выпусками новостей. Самат особенно любил слушать отца в такие моменты. Профессор Салгатов, если и не имел четкого ответа на какой-то вопрос, всегда обладал мнением и аргументами, это мнение подкрепляющими. Самат знал, что к отцу можно обратиться по любому поводу и не бояться услышать в ответ: «не знаю», «решай сам» или «меня это не интересует». Кроме того, в отличие от многих учителей его отец никогда не разговаривал ни со своим сыном, ни со студентами назидательным или покровительственным, или, тем более, снисходительным тоном. Самат гордился отцом. Ему казалось, что не существует такой области жизни, в которой тот бы не разбирался, не было такого понятия, определения которому он бы не нашел.
Тогда они, как и все, смотрели съезд народных депутатов и с живым интересом следили за выступлениями Ельцина. Самат всегда с нетерпением ждал возвращения отца, чтобы засыпать его очередной порцией вопросов о том, что было, что есть и что будет. Папа всегда начинал объяснять с экскурса в историю, и вместо коротких прописных истин в ответ сын обычно получал целое изложение длинного ряда причинно-следственных связей. Сегодня днем молодой человек как раз обсуждал с однокурсниками тему возникновения в странах харизматичных лидеров. Они так и не пришли к единому решению и не смогли четко объяснить ни себе, ни друг другу, какие обстоятельства должны сложиться в государстве и какое количество времени они должны продолжаться, чтобы из ниоткуда возникла личность, способная перевернуть ход истории. Почему Горбачев появился именно пять лет назад, а не раньше, и из-за чего теперь его реформы изживают себя? Почему система, работающая бесперебойно более полувека, именно сейчас превратилась в устаревшую? Отчего терпение людей, безропотно принимающих власть столько лет, вдруг закончилось? Или не вдруг? Или не случайно? Или закономерно? Он ждал разговора с отцом, но прибежала Ира, мама продемонстрировала радушие, и молодой человек моментально выкинул из своей головы политику. Разрушение страны имело слишком мало значения для того, кто собирался строить любовь.
И теперь, тихонько приоткрывая дверь в кабинет отца, Самат тайно надеялся на то, что тот спит. Хотелось поговорить с матерью наедине, и молитвы его были услышаны. Папа спал на маленьком кожаном диване, не сняв костюма и не развязав галстук.
— Спит, — сообщил Самат, заходя на кухню.
— Пускай! — откликнулась мама, но от него не ускользнуло секундное движение ее бровей к переносице.
«Все-таки расстроена, что папа не попробует свежего пирога», — решил Самат по молодости лет. Он был поглощен жизнью. Мама была еще достаточно молода и красива, папа умен и образован. Он чувствовал себя уверенно и защищенно за их плечами, и мысли о том, что когда-то этой поддержки может не стать, пока не часто его посещали.
Зато все чаще об этом думала женщина, резавшая пирог. Она тоже привыкла во всем полагаться на мужа, и в последнее время ее беспокоили изменения, происходившие с ним. Он стал больше уставать, это очевидно. Еще год назад и представить было невозможно, что он уснет, не поужинав, а главное — не поговорив с ней. А теперь все чаще: «Солнышко, я прилягу ненадолго в кабинете». И спит до утра. А если разбудить, начнется бессонница, а не трогать — так с утра все кости болеть будут: диван маленький, узкий, тело затекает, спина немеет. Вот и выбирай, что лучше…
— Мам, ты где?
— А?
— Ты сейчас тарелку разрежешь. Уже в пятый раз по одному месту ножом чиркаешь.
— Я… Ты хотел о чем-то поговорить.
— О ком-то. Об Ире.
— Приятная девушка.
— И все?
— А этого недостаточно? Должно быть что-то еще?
— Не знаю. — Самат растерялся. Отзыв матери был, конечно, сдержанным, но вполне положительным. Чего еще хотеть?
— Ты же не собираешься на ней жениться? — произнесла мать, кладя ему на блюдце большой кусок пирога.
«Вот оно. Началось».
— А если собираюсь? — На самом деле такие мысли его пока не посещали. Конечно, встречаются в природе люди, готовые бежать в ЗАГС через два дня после знакомства, но, как правило, такая поспешность ничем хорошим не заканчивается. Самату нравилась Ира, он был влюблен, но создавать семью пока не собирался. Его вопрос был обычным вызовом бунтующего юного сознания против диктатуры старших. Мать, однако, вопреки ожиданиям, отреагировала ровно. Она вообще, казалось, разговаривала вовсе не с ним, а с самой собой о чем-то абсолютно далеком от его отношений с какой-то там девушкой. Она лишь пожала плечами, ответила, мягко улыбнувшись краешком губ:
— Собираешься — еще не значит женишься.
Он хотел уже ринуться в бой, но мама добавила:
— Ну а если женишься, значит, так тому и быть.
Если бы он в этот момент жевал, то непременно бы поперхнулся. Он уставился на мать неверящим взглядом. Он оцепенел.
— Ты серьезно?
— Вполне.
— Не шутишь?
— Да нет же!
Он никак не мог поверить:
— Что? Что изменилось, мам?
— Ничего, — ответила она спокойно. — Ты ешь, остынет ведь.
— Но ведь раньше ты…