Жила Жизни
Шрифт:
– А почему вы не на танцах ?
Брючков сделал самое убитое горем лицо. Маша сразу это заметила.
– У вас, Леонид Гердович, что-то произошло?
Брючков тяжело вздохнул.
– Да, дорогая Маша.
– Что, если не секрет?
Неожиданно для Маши, Брючков взял ее за руки, отвел от света глядя в лицо проговорил:
– Вы очень сильно хотите танцевать?
– Что случилось, Леонид Гердович?
Брючков тяжело дыша, спросил:
– Вы мне друг?
Не понимая что хочет от нее Брючков, девушка сказала:
– Конечно, мы друзья, вы меня пугаете, что произошло ?
Брючков был
– Сегодня специальным этапом пришла почта.
– Да, я знаю, мы получили от папы с фронта письмо, у него все хорошо, пишет, что война скоро кончится.
– Я рад за тебя и твоих родных. Но видимо счастья не хватает на всех, до войны я жил в Ленинграде,мои родные…
Голос Брючкова осекся, он продолжил:
– Они все погибли во время блокады, сегодня я получил письмо от наших соседей, они подтвердили гибель моих стариков.
Маша чисто от сострадания обняла Брючкова за плечи, прижала к себе.
– Я понимаю вас, крепитесь!
Возбужденно дыша, он пролепетал ей на ухо.
– Милый мой друг, уделите мне внимание, не бросайте меня, побудьте со мной сегодня вечером.
Маша отстранила его с подозрением, спросила:
– Вы что имеете в виду? Я – порядочная девушка.
План Брючкова чуть было не провалился.
– Вы что Маша, я не думаю ни о чем плохом, я просто хотел пригласить вас к себе в комнату, я понимаю, может это выглядит вульгарно, но мы ведь будем там смотреть фотографии моих родителей, я немного выпью спирта, вас я угощу чаем. Вы – мне единственный друг и я надеялся, что вы разделите со мной мое горе.
Наивная деревенская девушка спросила:
– Вы хотите со мной вместе помянуть своих родителей?
Опытный в делах, чтобы цепляться за слова Брючков, сразу ухватился за единственную соломинку, чтобы затащить Машу к себе в комнату, эту соломинку девушка, по своей наивности протянула ему сама.
– Да, да, вы не оставите меня в моем горе?
Маша сдалась.
– Хорошо, только ненадолго.
До барака, где жили все офицеры со своими семьями, они дошли быстро. В маленькой комнате Брючкова было прибрано и уютно. Печь была натоплена и поэтому Маша сняла полушубок, который ей сшил дедушка из хорька. Брючков оказался внимательным хозяином , он поставил на печь чайник, а на стол водрузил плитку шоколада и комковой сахар, что было в этих местах большой дефицит. Шоколад Маша никогда не пробовала, она слышала о нем, ей рассказывали подруги, ей даже перед войной обещал купить шоколад отец, но так и не успел. Весной и летом дедушка менял сшитые за зиму меховые шапки и шубки на сахар соль, муку, порох, патроны, пули. Маша понимала, что эти вещи в жизни очень важные, поэтому никогда не заикалась о шоколаде. Брючков нарезал хлеба, открыл банку тушенки, намазал ее на куски хлеба, открыл бутылку спирта, поставил на стол два стакана, налил в них спирта грамов по сто. Достал три фотографии, на которых были уже пожилые мужчина и женщина, Брючков проговорил:
– Это и есть мои родители, помянем их.
– Я, никогда не пью, я ниразу не пила.
Брючков сделал обиженное лицо.
– Ну , это не по – русски, Маша. Пить – это элементарно. Выдыхаешь весь воздух из легких и пьешь, закусишь шоколадом или можно запить водой.
Маше было стыдно отказывать, она решила уважить убитым горем новоявленного друга.
– Ладно я выпью, но только больше не буду.
Брючков согласился. Они выпили, Маша открыла рот, замахала руками, у нее перехватило дыхание, Брючков подал ей кружку с водой и помог ей выпить. Через несколько секунд девушка пришла в себя, отдышавшись сказала:
– Я думала, что умру.
Брючков протянул ей кусочек шоколада.
– На, закуси.
Маша закусила шоколадом, по телу пробежало приятное тепло, в голове появилось легкое головокружение. Маша первый раз в жизни испытала опьяняющее состояние: ей захотелось говарить о чем – нибудь, она не понимая почему стала улыбаться, Брючков отвечал ей тем же. Она рассмеялась, спросила, ей хотелось как – то пошутить над Брючковым, она уже забыла по какому поводу находится здесь.
– А скажите, Леонид Гердович, зачем вас не любит народ?
В шутливой форме Брючков пригрозил:
– Эй, эй, милая Машенька, вы затрагиваете политику.
Маша еще раз рассмеялась, Брючков воспользавшись этим выпил еще пол стакана спирта, закусил бутербродом. Маша настаивала.
– Ну правда, скажите , или вы об этом не знаете?
– О чем ?
– Как о чем ? Вы не знаете зачем вас не любят в народе ?
Брючков начал с ней играть, сделался наивным, на самом деле его профессия научила его не брезгать самой, на вид, глупой информацией.
– В смысле не любит меня народ ?
Маша махнула рукой.
– Вы разыгрываете меня ? Вы же понимаете, что я имею в виду вас, всех чекистов.
Брючков задумался, девочка затрагивала серьезную тему.
– Откуда вы знаете, Маша, что народ не любит нас, преданных Родине чекистов? Ведь вы это не придумали ? Вам об этом кто – то сказал ?
Ничего не подозревая, наивная деревенская девочка выложила все напрямую, как из печки пирога.
– Мой деда Пантелей так говорит.
В лицо Брючкова ударила краска злости, но он нашел в себе силы сдержаться. У него был свой план, но сказанное – взял на заметку. Он решил перейти к делу, положил на руку Маше свою руку. Хоть Маша и была под хмельными порами, все же сообразила, что Брючков замыслил неладное. Она поднялась со своего места, накинула на плечи свою шубу, одела шапку, проговорила:
– Извините, Леонид Гердович, мне пора , извините, я наверное такую глупость вам наговорила, вы обиделись?
Брючков резко поднялся, взглянул на нее глазами голодного, похотливого хищника..
– Может и обиделся, Машенька, но ты сможешь сгладить это.
Брючков схватил ее за плечи. У Маши от испуга широко раскрылись глаза, Брючков своим большим ртом обхватил губы молодой девушки и начал с жадностью сосать их, проталкивая в ее рот свой толстый язык. Маша, ни разу до этого не целованная девушка, начала задыхаться от этого поцелуя, грубые мужские руки стали похабно, до боли хапать ее за груди. Маша застонала, и изо всех сил укусила язык Брючкову, она чуть было не откусила ему язык, он грубо отшвырнул ее на постель, Маша с жадностью глотала воздух. Он опять двинулся на нее и накинулся сверху, сплюнув с языка сгусток крови, прорычал: