Жирдяй
Шрифт:
И вот теперь, в период восстановления, былая сентиментальность Патти стала источником дополнительного утешения. У сестринства из «Парнаса» было стойкое убеждение, будто Патти пережила настолько сильное нервное потрясение, что нуждается во внимании и опеке.
Конкретным источником веселья для её подружек стал возродившийся интерес Патти к Жирдяю. Она уверяла, что он являлся самым дружелюбным «соседом» в их «местном сообществе».
Напротив «Парнаса», на углу, стояло старое десятиэтажное здание, занятое под офисы. Оно имело нетипичный для Лос-Анжелеса вид: простая бетонная коробка, фасад которой украшал фриз с повторяющимся орнаментом, псевдоколонны по бокам здания покрывал псевдоархитрав. Клишированные экзотические
На чей-то посторонний взгляд здание, должно быть, выглядело безвкусно и вызывало своим внешним видом слабое впечатление чужеродности. Впрочем, Патти редко заглядывала выше четвёртого этажа, где было окно офиса Жирдяя, обычно открытое.
Предприятия Жирдяя – он заправлял двумя – похоже, были единственными, что вели активную деятельность во всём вместительном здании. Их разительная непохожесть такэе была поводом для нескончаемых шуток девиц из «Парнаса». Названия предприятий значились на покрытом пылью справочном стенде: «Гидротерапия» и «Приют потерявшихся питомцев».
Самый цирк начинался, когда клиенты обеих контор появлялись вместе. Пациенты гидротерапевтической клиники все как один были неуклюжие, с проблемной кожей; они ковыляли в страховидных ортопедических ботинках, их дряблые туши колыхались под покровом безразмерных спортивных костюмов и комбинезонов. Порой эти слонопотамы притаскивали с собой кошек или собак, вроде как для эмоциональной поддержки. Животные завывали, рвались с поводков, метались в переносках, и становилось ясно, что никакие они не домашние питомцы, а пойманные на улице бродяжки. Финальным штрихом в этой грубой комедии было полнейшее равнодушие на безобразных лицах их пленителей.
Сам Жирдяй (никто не называл его иначе) часто торчал в своём окне наверху, словно румяный, лысый, почтенный дядюшка, невозмутимо взирающий на шлюх из «Парнаса». Его громадная безволосая голова была объектом множества пошлых шуток среди девиц и сутенёров. И приветствовали его, чуть ли не с издёвкой, которую Жирдяй, очевидно, улавливал и встречал слабой усмешкой. Лишь Патти, когда махала ему рукой, здоровалась от чистого сердца.
Впрочем, Жирдяй был солидной персоной в квартале. Он владел несколькими фургонами с логотипом «Приюта потерявшихся питомцев», которые водили всё те же клиенты гидротерапевтической клиники – судя по всему, они трудились волонтёрами. Призыв на листовках приюта натурально брал за душу:
ПОМОГИ ПОМОГАЮЩИМ!
Пусть наша помощь достигнет
каждой несчастной божьей твари.
Накормить, вымыть, вылечить.
Они заслуживают лучшей доли!
Душевная щедрость Жирдяя не спасала его от разговоров в вестибюле «Парнаса», их основной темой были досужие фантазии о гидротерапевтических оргиях, на которых хозяйские телеса умащали благовониями и увлажняющим детским маслом, и всё это сопровождалось возгласами: «Потри мне спинку!» В такие моменты Патти предпочитала выйти вон, потому что у неё появлялось стыдное чувство, будто веселясь с остальными, она предаёт такого доброго человека.
Видимо, окрепшее самочувствие Патти в сочетании с действием валиума, положили начало фантазиям, в которых она приходила в кабинет Жирдяя, задёргивала плотные шторы и ублажала его прямо за столом. Она прямо-таки видела его – такого одинокого, легко возбудимого. Может быть, долгие годы Жирдяй ухаживал за своей больной женой, что в конце концов тихо преставилась… Он был бы так благодарен за женскую ласку!
Но в следующий момент Патти чувствовала странную робость. Вроде чего уж проще – перейти улицу, заглянуть в клинику Жирдяя, постучаться в его дверь… Но она не могла. Прошла неделя, целых семь дней, а Патти так и не поддалась своему маленькому сентиментальному порыву.
Потом, как-то днём, Шери, лучшая подруга Патти, затащила её в бар в паре кварталов от «Парнаса». Патти, слегка захмелев, сделалась весёлой и дурной. Подруги сидели, запросто болтали обо всём, что только в голову взбредет, и вот у Патти будто само соскочило с языка:
– Так чего бы тебе не сходить к Жирдяю послюнявить ему кончик?
– Ты что, подруга, если он и с того кончика такой же толстый, это же как слону послюнявить!
Но дерзкая тема уже была вброшена, и они обе разошлись настолько, что было поздно сдавать назад.
– Хочешь сказать, что цепляешь только красавчиков? Ну и что, если он толстый? Представь, как он был бы рад!
– Ага, он бы так раскраснелся, что его башка стала бы смахивать на баклажан. И если бы там была дырочка наверху, то, как говорит Мелани… – Шери расхохоталась, держась за бока. Она изрядно поднабралась ещё раньше, до их встречи. Патти сделала официанту знак повторить и вернулась к прежней теме, стараясь убедить Шери в серьёзности своих намерений.
– Значит, сколько я уже работаю в «Парнасе», три года? Нет, четыре! Четыре года. Я же часть местного сообщества – как и аптекарь, Арнольд, или Жирдяй – но мы до сих пор не сблизились. Так и держимся порознь. Просто чужие друг другу лица. Ну, как тот же Жирдяй – я ведь не могу обратиться к нему вот так .
– Так пойдём к нему вместе – там хватит работёнки для двоих!
Патти хотела было ответить, но тут увидела, как по резиновому коврику позади барной стойки пробежал большой таракан и скрылся под плинтусом. Она тут же вспомнила плешивого клиента под полотенцем, вспомнила – как будто видела на самом деле – его развороченный череп.
Шери почувствовала, что разговор скис. Она заказала ещё пару двойных и начала строить предположения насчёт суммы, которую они выручат за грядущий визит к Жирдяю. Пятнадцать минут спустя, смеясь, подруги вышли из бара на вечереющую улицу. Обочину забили машины с урчащими моторами, золотоносную жилу тротуара заполонили старательницы. Продолжая куражиться, подруги вразвалку вернулись на свой перекрёсток и подошли к старому зданию. Им пришлось приложить изрядные усилия, чтобы преодолеть тугую пневматику массивных дубовых дверей. Но вот створки закрылись с мягким, утробным щелчком, и, отрезанные от уличного шума, Патти и Шери внезапно оказались в абсолютно полной тишине. Стекло в двери было грязное и придавало медному свету солнца совсем уж нереальный, сернистый оттенок. Как будто за дверями вдруг возник Марс или Юпитер, а сами подруги неподвижно застыли посреди величественных руин Месопотамии где-то в ночной пустыне. Эти образы были совершенно чужды воображению Патти – словно их навязал пугающий мысленный голос, точно не её собственный. Шери комично поёжилась, однако никак не дала знать, что испытывает сходные чувства.
Лифт не работал, о чём извещало объявление, прилепленное к кнопке вызова пожелтевшим скотчем. На лестнице лежал древний изумрудно-зелёный ковёр, по центру прикрытый толстым резиновым матом. Пока Патти была на улице, выпитый алкоголь придавал ей уверенности, но теперь, на тихой, пыльной лестнице, она вдруг ощутила лёгкое головокружение. Резиновый мат, потрескавшийся от времени, смахивал на шкуру рептилии. Шери шла по лестнице первой, продолжая непрестанно шутить и смеяться, но её голос был едва слышен, словно доносился из пучины окружающего подруг тяжелого безмолвия. Патти шла и гадала, куда подевалось её воодушевление. Его словно выключили, внезапно, в тот миг, когда захлопнулись входные двери.