Жирдяй
Шрифт:
Патти отложила прочитанную книгу рано утром. Вокруг не было ни души, но Патти едва ли могла это заметить. Память полнилась воспоминаниями, которые было страшно допустить в свой разум. Читая роман, Патти осознала, что приняла неведомую, ужасающую ношу. Её как будто оплодотворили инъекцией порочного знания, и теперь тёмный плод медленно вызревал внутри, наливаясь почти осязаемой тяжестью таинственной угрозы.
Она поднялась в номер на третьем этаже, снятый на одну ночь ради самых простых нужд, типа, вызвать такси, спрятать под покров тщеты свои беспочвенные страхи. Патти легла на кровать, и её измученный разум тут же провалился сквозь прогнивший
Ей снился город, похожий на Голливуд, но дома и тротуары того города были отчасти живыми, и они могли чувствовать, как приближается нечто страшное. Все дома и улицы сотрясались от ужаса под небом, затянутым чёрными тучами. А сама она, вдруг осознала Патти, была сердцем и душой этого города. Она была его средоточием, и его необъятный, холодный страх был её страхом. Неким непостижимым образом она узнала тварей, приближающихся к её необъятному телу. Она знала, что они происходят из громадных, беззвёздных войдов, из поселений, чьи стены древнее лика нынешней Земли, знала, с каким долготерпением и коварством они подбирались к её податливым границам. То были гигантские черви, или медузы, или даже сгустки бурлящей живой субстанции. Они вторглись на её обезлюдевшие улицы, наползая со всех сторон. А она лежала, подобно падали, ещё живая, но уже понимая, что на тело её нападают жадные личинки. Она лежала в главной цитадели, самый лакомый кусок, к которому они устремлялись, источая из своих поганых пастей жадную, едкую слюну.
Патти проснулась за полдень, выжатая как лимон. Долго сидела на кровати, наблюдая, как жирная зелёная муха бьётся в окно, наполненное золотым солнечным светом. Снова и снова колотится своей хрупкой, драгоценной башкой о преграду, невзирая на полную бесперспективность усилий. Со вспышкой болезненной ярости Патти вскочила с постели, схватила свою блузку, подбежала к окну и прихлопнула несчастное насекомое.
На другой стороне улицы, в окне этажом выше, виднелся Жирдяй. Мгновение Патти стояла, глядя на него со смущением от своей дикой выходки, а затем он улыбнулся мягкой улыбкой психотерапевта, как бы показывая, что понимает, какие душевные терзания вызвали этот внезапный порыв. Патти вдруг поняла, что из одежды на ней только лифчик.
В ответ на её замешательство в улыбке Жирдяя появилась тень озорства. Однако Патти знала, что он и это истолковал верно – как оплошность, а не уловку бесстыжей шлюхи.
Вдруг разволновавшись, Патти обратила всё в кокетство и прикрыла свои прелести блузкой. Момент был самый подходящий – надо было просто чуток подождать, потому что теперь её нежные фантазии расцветали пышным цветом как бы сами собой. Улыбаясь, Патти указала на себя, а затем, вопросительно, на Жирдяя. Он буквально воссиял! Неужели он в самом деле облизнулся? Он закивал изо всех сил. Сблизив большой и указательный пальцы, Патти показала: чуточку подожди. Отходя от окна, она заметила ораву пациентов гидротерапевтической клиники, столпившихся на тротуаре внизу. Некоторые были с собаками на поводке.
Это зрелище немного её охладило. Не помешают ли прибывшие калеки их с Жирдяем интимному общению? Сборы слегка застопорились. Патти спустилась в вестибюль минут десять спустя и медленно направилась в сторону газетного киоска. Ни в вестибюле отеля, ни на улице не было ни души. Всё вокруг застыло в знойном воскресном запустении. Это было похоже на сон, красочный, но в то же время немного тревожный. Патти огляделась по сторонам, и вдруг осознала безумную странность предпринятой ей сексуальной благотворительности. Может, стоило бросить эту затею, может, стоило отправиться на какую-нибудь шальную гулянку? И в тот же самый момент машина, набитая её подружками, притормозила прямо перед Патти. Все принялись хором уговаривать Патти ехать с ними. Они собирались прошвырнуться по городу, а то и за город, по всем намечавшимся вечеринкам.
Патти почти согласилась. Но потом заметила в машине Пенни, младшую сестру Шери. Патти вздрогнула, а потом со смехом помахала рукой, отказываясь. Они уехали, а Патти двинулась было дальше, раздумывая, насколько сильно её стремление нанести визит Жирдяю, избегая смотреть наверх, на его окна, потому что, может быть, она просто направляется в бар… И тут вдруг Арнольд выскочил из газетного киоска и попытался схватить Патти за руку.
Патти была на взводе и отпрянула в сторону. Арнольд, казалось, опасался отходить от киоска и, не делая попыток, подойти ближе, взмолился:
– Патти, прошу! Подойди сюда, послушай.
Словно вспышка молнии высветила в тёмном уголке её памяти то, что она безуспешно пыталась вспомнить прошлой ночью. И тот роман, и, в особенности, те жуткие «шогготы» не зря показались знакомыми – ведь письмо, которое вручил Арнольд, было как раз про них! Патти просто не могла поверить, что упустила из виду сей зловещий документ. И это пугало даже сильнее, чем гибель Шери. Что было в письме – то было и в книге! Так вот что означал настойчивый взгляд Арнольда. Раскрасневшийся дурачок пыжился сказать что-то важное.
– Патти, пожалуйста. Я кое-что знаю. Подойди… – Он опять попытался схватить её за руку, и Патти, взвизгнув, снова отпрянула назад. Арнольд, оказавшийся на виду перед окнами гидротерапевтической клиники, испуганно застыл на месте. Патти посмотрела наверх и с трепетом увидела глядящего из окна Жирдяя – без привычного дружелюбия, но с явным гневом на Арнольда. Газетчик отступил назад и, словно ненароком заступивший дорогу прохожий, пробормотал извиняющимся тоном:
– Нет-нет, я ничего такого не сказал. Я лишь намекнул …
Обрадованная, Патти метнулась через улицу и через мгновение уже торопилась вверх по устеленным зелёным ковром лестницам, где в прошлый раз её одолевали сомнения.
Как и тогда безмолвные коридоры производили угнетающее впечатление, поселившийся здесь страх никуда не делся, но Патти проскочила их с разбега. Она слишком спешила, захваченная своими яркими фантазиями, чтобы всерьёз проникнуться тревогой. Она пробежала через холл четвёртого этажа, остановилась возле двери, под которую Шери тогда, смеясь, подсунула записку, схватилась за дверную ручку, постучала и немедленно ворвалась внутрь с таким буйным порывом, что граничил с лёгким безумием. Жирдяй сидел за огромным письменным столом, стоявшим возле открытого окна. Ноги у него были намного толще, чем думалось Патти, а пузо даже больше, чем у любого из его подопечных. Его облик Патти слегка шокировал, но отнюдь не умерил амурных намерений.
Жирдяй был облачён в необъятный врачебный халат и просторные брюки. На ногах у него были пыточного вида чёрные ортопедические ботинки. Такие телеса могли произвести отталкивающее впечатление, если бы не облагородивший их дух. Увенчанный приветливой, как свет маяка, улыбкой облик добряка, немного по-стариковски недужный. Откуда-то, словно из некоего замкнутого обширного пространства, доносился шум, в котором странно соединялся звук бурлящей воды и крики животных. Но тут Жирдяй заговорил.