Шрифт:
Michael Shea
Fat Face
Майкл Ш и
Жирдяй
То были отвратительные, кошмарные образы, пусть даже они повествовали о древних, давно минувших событиях, ибо облик шогготов и их деяния ни одному человеческому существу не должно увидеть или запечатлеть…
Говард Филипс Лавкрафт
Когда Патти вернулась в вестибюль отеля «Парнас», несмотря на безобидные подначки было ясно, что её тут привечают по-прежнему. Другие девушки, как умели, старались скрасить её первые дни на точке, пока Патти не начнёт чувствовать себя увереннее. В общем, она тоже была рада вернуться обратно.
Перед
Уже в первый месяц работы в массажном салоне Патти поняла, что тут к чему, узнав про парочку клиентов – не её клиентов – которые сгинули с концами, после того, как их увезли из «Случайной встречи» прямиком в Голливудские холмы. Инциденты эти до поры оставались для неё покрытыми тонкой, милосердной вуалью сомнения. Но потом был и третий клиент, как раз в её смену, так что игнорировать происходящее стало просто невозможно.
Только он появился на пороге, как у Патти проскочила мыслишка, что этот вот посетитель – идеальная жертва: тщедушный, невысокий, с тугим бумажником, и в изрядном подпитии вдобавок. Она прочитала имя клиента на кредитке, пока Пит тщательно изучал содержимое его бумажника как бы для проверки платежеспособности. И посетитель позволил ему это с лёгкостью, выдававшей, насколько был пьян. Затем, пока Патти, вихляя задом, вела клиента в массажный кабинет, то буквально слышала, как в мозгах Пита щёлкает уродский арифмометр, подбивая итог.
В тесном массажном кабинете имелся лишь стол и слегка облёванный ковёр. Когда Патти стояла за столом, тщательно разминая накрытую полотенцем тушку клиента, и старалась сосредоточиться на ритме своих движений, по ковру нагло пробежал здоровенный чёрный таракан. Впоследствии Патти пыталась убедить себя, будто это ей привиделось, настолько странным вспоминался этот момент. Таракан, размером в половину её ладони, остановился посреди ковра и посмотрел на неё. И в тот самый миг, когда Патти заглянула в нечеловеческую глубину чёрных глаз-бусинок, она отчётливо поняла, что человек, который только что кончил в полотенце, нынче ночью умрёт. Состоится грубый, жёсткий разговор при свете звёзд, в тёмном овраге, будут угрозы, вероятно, требования подписать несколько дорожных чеков на фальшивые имена с поддельных документов, а затем плешивую макушку несчастного разнесёт пуля.
Сильным характером Патти не отличалась; она была не прочь, чтобы правильные дела как-нибудь улаживались сами. Зато она умела подстраиваться, если творились совсем уж неправедные дела, особенно, если кто-то очень на этом настаивал. В общем-то, Патти по своей натуре была нерешительна. Предоставленная самой себе, она приходила в отчаяние, не зная чем заняться. Пит забирал себе значительную часть заработков, но взамен умел полностью распланировать её время. Под его надзором в уютной жизни Патти попросту не оставалось места для тревожных мыслей.
Однако видение развороченной макушки того недотёпы, отверстой настежь, в блёклых оттенках лунного света – это видение не оставляло Патти, продолжало гнить и разлагаться в её воображении. Труп, обнаруженный через три дня, удостоился лишь двух абзацев в газете, но в этих коротких строчках содержалось подтверждение привидевшейся ей картины: «огнестрельное ранение головы».
Когда Патти прочитала заметку, ей и так уже было паршиво от недосыпания и выпитого бухла. Той ночью она приняла чрезмерную дозу таблеток, которые, по счастью, вымыли из её желудка час спустя.
И вот теперь, отходя от действия успокоительного, которым её накачивали в больнице, Патти ощущала, как к ней постепенно возвращаются прежняя энергия и жизнерадостность. Лучшей терапией от ночных кошмаров, по её мнению, могло стать возвращение к прежней работе в вестибюле «Парнаса». С этим местом были связаны как грустные, так и радостные моменты первых лет её нынешней карьеры. Громоздкая, обветшалая мебель всё еще будоражила чувства Патти. Большой, старомодный «Парнас», в сороковые находившийся на периферии, ныне стоял посреди голливудского порноленда. Это был район неоновых вывесок и запутанного дорожного движения; узкие, забитые припаркованными машинами улицы были проложены еще до Великой депрессии. Патти нравилось расслабленно посиживать в вестибюле, смотреть сквозь огромное окно на улицу, на гладкие, сверкающие автомобили, и выходить на тротуар, лишь поймав взгляд катящего мимо, озабоченного джона. Вот такая работа была по ней.
До массажного салона Патти трудилась активнее, примерно половину времени проводя в вестибюле, а другую половину – на ногах. Но сейчас, после больницы и лекарств, она часто ощущала слабость и тошноту. Мысль о гарцевании по тротуару вызывала в памяти болезненные воспоминания о ранних, непрофессиональных временах, о дешёвых мерзавцах, что цепляли её и кидали не расплатившись, о торопливых, липких подмываниях при помощи взболтанной бутылки с газировкой, раскорячившись между мусорных баков в переулке. Определённо, пасти клиентов в вестибюле отеля было гораздо лучше. Старые знакомые с регистрационной стойки могли предоставить комнату-другую, но, вообще, это требовалось нечасто. Вестибюль «Парнаса» служил своего рода витриной. Девяносто процентов постельных трудов происходило в стоявших неподалёку «Бриджпорте» и «Объятиях ацтека».
Такой расклад был для Патти в самый раз. Родом из маленького городка в центральной Калифорнии, она обладала радушной солнечной сентиментальностью, из-за которой сообщество местных профессионалок именовало Патти «подругой детства». Многим из них она искренне нравилась, хоть они и подсмеивались над ней. А Патти смеялась вместе с ними, упорно лелея чувство доброго соседства на этих шумных, ярких улицах. Она поддерживала приятельские отношения со всеми. Здороваясь с провизором из аптеки, она непременно прибавляла несколько сочувственных замечаний по поводу уличных пробок или смога. Провизор, лысый, с тонкими усиками, в ответ лишь кривил губы в гримасе боязливой жадности и презрения. Патти так часто приходила за спринцовками, дезодорантами и освежителями дыхания, что он, должно быть, превратно истолковывал её простодушную общительность.
В той же простоватой манере она могла перешучиваться с прыщавым персоналом кофейни «Данк-о-рама»: «Да неужели тебя взяли сюда на работу?» Или, про налоги: «Ведь и старина губернатор должен получить свою долю, правда?» А когда её спрашивали, какой она желает кофе, Патти отвечала со всем добрососедским обаянием: «Так, дай-ка подумаю… по-моему, сегодня я желаю со сливками». Такие вот реплики от зрелой брюнетки с густо накрашенными глазами, одетой в топ с бретельками, куцые шорты и греческие сандалии, скорее побуждали юных работников кофейни на хмурые взгляды, а не вежливые ответы. Однако Патти продолжала упорствовать. Она даже здоровалась по имени с Арнольдом, неряшливым, умственно отсталым продавцом газет из киоска на углу – невзирая на его не вполне адекватную реакцию.