Жирдяй

Ши Майкл

Патти зашла в кинотеатр, где показывали по два фильма за один сеанс. Затем перебралась в другой, такой же. Сидела в угловом кресле на балконе, лелея бутылку мятного ликёра, вынюхивая последние крупинки кокаина, бездумно скользя сквозь яркую, бредовую череду автомобильных погонь, взрывающихся космических кораблей, кровавых перестрелок, разносящих черепа, и воплей несчастных, падающих с вершины небоскрёбов. Расслабуха была что надо! Любимое развлечение Патти во второй половине дня.

Впрочем вскоре настроение Патти начало портиться, по мере того, как сюжеты фильмов становились более приземлёнными. Она никак не могла выкинуть из головы своего несостоявшегося насильника. Причём больше его гротескного облика, Патти тревожила витавшая

вокруг зверолова неуловимая, но казавшаяся такой знакомой аура. Чем сильнее она гнала прочь беспокойные мысли, тем сильнее её угнетала настойчивость, с которой они снова возвращались к тому психу. Казалось, источаемая им угроза сквозила прямиком из атмосферы чужестранного мира, и в то же время было в том воздухе нечто смутно знакомое. Что-то из того сна, теперь почти забытого, в котором она видела некий древний мир, ужасный и удивительный, и запах его воздуха – Патти знала наверняка! – она уловила в дыхании страшного зверолова. Можно было просто махнуть на всё рукой, списать на нервное расстройство, но назойливая мысль лезла обратно, как упрямая муха. Когда Патти вышла из кинотеатра, уличный шум, сверкание неоновых вывесок, вспышки автомобильных фар, прорезающих сумерки, – буквально всё вызывало у неё раздражение. Ей было зябко. Возможно, начинался невесёлый отходняк; ногами Патти ощущала гулкий монотонный шум, беспокойное гудение , исходящее откуда-то из зыбкой пустоты под её подошвами. Она немного прошлась, купила ещё одну бутылочку мятного ликёра. А после зашла в телефонную будку и позвонила Шери.

Та как раз вернулась домой, обслужив несколько клиентов и заработав парочку новых синяков от наставлений Руди.

– Эй, Шери. Ничего, если я к тебе завалюсь?

– Не, подруга. Я вообще никакая. Сама-то как, нормально?

– Ага. Давай, выспись как следует.

– Нет, слушай, если хочешь, можешь прийти. Только я, наверное, вырублюсь, хрен меня добудишься.

– Да о чём ты! Устала – так устала. Зайду в другой раз. Пока. – В своём голосе Патти слышались нотки разочарования и злости, но она даже не старалась их скрыть. И когда, повесив трубку, Патти медлила выходить из будки, то осознала, насколько близко подобралась к границе паники. Стеклянная будка стояла, погружённая в ночь. В свежей багровой тьме плавали неоновые росчерки, извиваясь, как таинственные морские твари, по затонувшему тротуару вились голубые, розовые, золотые отблески нечитаемых надписей.

Какое-то время Патти не могла заставить себя выйти из будки, словно действительно боялась захлебнуться. Холодная ночная улица виделась такой гибельной и чужеродной, словно лежала даже не глубоко под водой, а где-то на другой планете, атмосфера которой была способна вмиг выжечь лёгкие. На мгновение собственное тело Патти отказалось ей повиноваться.

Тут она заметила в отдалении вывеску бара и, выскочив из телефонной будки, решительно пустилась в спасительную гавань.

Три часа спустя, уже не чувствуя холода, Патти направилась к Шери. Была ночь посреди недели, и стоявшая в квартале глухая тишь нисколько не напрягала. Свет уличных фонарей затеняли разросшиеся деревья, и сквозь алкогольные пары это выглядело даже живописно. Голубые эмалевые таблички с названиями улиц смахивали на надписи в комиксе, и Патти зачитывала вслух каждую, что попадалась на глаза.

В конце концов, Шери ведь сама сказала, что можно прийти. На трезвую голову Патти нипочём бы не решила, что разбудить подругу посреди ночи – удачная шутка. И вот она плелась через спящий Голливуд, открывая для себя радость ночной прогулки по сонному царству.

Шери жила в белом оштукатуренном коттедже, он был просторней, чем у Патти, но более обветшалый, с гаражом позади и ведущей к нему небольшой дорожкой. В гостиной горел свет, но Патти одолела внезапная проказливость, и она выбрала подъездную дорожку, решив напугать подругу и пробраться в дом тайком. Свернув за угол, Патти подобралась к окну спальни,

намереваясь захлопнуть раму, если окно открыто.

Окно и в самом деле было открыто, но шторы были задёрнуты. Подкрадываясь ближе, Патти слышала доносящийся из комнаты шорох. В следующий миг ночной ветерок раздвинул закрытые шторы.

Шери лежала на равномерно покачивающейся кровати, и кто-то лежал на ней сверху, так что Патти могла различить только руки подруги и её лицо с вытаращенными глазами, взгляд которых был устремлён в потолок. Патти наблюдала эту напряжённую возню пару мгновений, не больше, и тут же отшатнулась назад, едва не споткнувшись, с детским чувством стыда, что до сих пор таился глубоко в душе, несмотря на весь её так называемый профессиональный опыт.

Смущение, а ещё странное проказливое веселье. Патти поспешила обратно на тротуар. Увиденное до сих пор стояло перед глазами; Патти было смешно и чуточку не по себе, и это её удивляло, несмотря на выпитое. Что это с ней такое? Бывало, ей платили, чтобы она смотрела на более изощрённые вещи, нежели заурядный перепихон. Хотя, подумала Патти, из комнаты пованивало чем-то нехорошим, и ещё зудела какая-то мелодия, еле слышная, но раздражающая, звучащая непонятно откуда…

Вскоре неясная тревога пропала, уступив место забавной стороне инцидента. Патти свернула на другую, широкую улицу, и нашла бар. Там убила полчаса за парочкой двойных порций виски, а затем, решив, что прошло уже достаточно времени, отправилась обратно к дому Шери.

В гостиной по-прежнему горел свет. Патти позвонила в дверь и услышала доносящийся из дома дребезжащий сигнал, не вызвавший никакой ответной реакции. В тот же миг её пронзило нехорошее предчувствие, ощущение, словно вдоль позвоночника прогарцевал тонконогий паук. Уже второй раз за последние дни у Патти появилось чувство, будто тишина за дверью заключает не отсутствие, а наоборот, чьё-то присутствие. Так почему же её бросило в холодный пот? Ведь это, наверное, Шери, там, за дверью, прикидывается дохлой тушкой.

– Кто не спрятался, я не виновата. Раз, два, три!

Едва Патти вошла в комнату, у неё подкосились колени от висящего в воздухе адского смрада. Это был запах мертвечины, настолько ужасный, что обжигал ноздри. Казалось, его можно потрогать, он пачкал кожу серой и могильной слякотью, заставлял волосы шевелиться на голове.

Вцепившись в дверную ручку, Патти затуманившимся взглядом обвела комнату, представшую вдруг сюрреалистически перекошенной сквозь облако потустороннего зловония. Всё было завалено глянцевыми журналами, обёртками, тарелками – особенно толстым слоем возле тахты, почти родной для Патти. На тахте валялся едва начатый пакет чипсов, работающий без звука телевизор был увенчан пепельницами и пивными банками.

Только источник омерзительного запаха был не здесь, густые, почти зримые миазмы исходили из соседней спальни. Должно быть, тянуло от кровати, на которой лежала Шери. Мёртвая, во тьме. Для Патти с её прежним опытом этот смрад недвусмысленно возвещал одно: смерть. Она обернулась назад, чтобы последний раз глотнуть свежего воздуха, а затем двинулась в спальню.

Каждая в их профессии рисковала когда-нибудь нарваться. Попадётся не тот клиент, и сдохнешь жестокой смертью, и никто не придёт на помощь. Это было тёмное, инстинктивное знание их сестринства. Но ещё Патти знала, что прямо сейчас она нужна своей подруге. Она толкнула дверь спальни, и на постель лёг неровный квадрат света из гостиной.

Постель и комната были пусты, но зловонное облако ощущалось почти физически. Клубящийся над постелью смрад был особенно омерзителен. Казалось, одеяла и простыни насквозь пропитались неким гнусным флюидом, проникшим во все швы и складки. Та возня, которую Патти видела мельком и над которой посмеялась, – что за неописуемая тварь здесь тешила плоть? А лицо Шери, увиденное под тёмной, сладострастно раскачивающейся фигурой, – оно ведь выражало нечто большее, чем изнеможение от секса. И Патти застонала: