Жить и умереть свободным
Шрифт:
Туша закончилась, тигр вновь испытал муки голода. Можно было попытаться отыскать какую-нибудь таежную дичь, однако звери, которые могли стать добычей, попрятались по своим норам, да и густой снегопад мгновенно заметал все следы. Так что единственным шансом не умереть от голодной смерти становился Февральск. Ведь его обитатели отличались редкой беспечностью и практически никогда не оказывали сопротивления. А главное – на улицах поселка всегда можно было подстеречь добычу.
Выйдя из тайги, тигр остановился неподалеку от длиннющего бетонного забора, за которым нечетко прорисовывалось некое здание промышленной архитектуры с высокой дымовой трубой. И хотя территория за забором выглядела нежилой, чутье подсказывало таежному хищнику: в доме с трубой наверняка есть какие-то люди. А раз так – следует спрятаться где-нибудь поблизости и, затаившись, ждать своего часа.
Единственным укрытием от густого снега могла стать высокая ель метрах в двадцати от забора. Под ее лапами тигр и укрылся. Конечно, рассмотреть потенциальную добычу из-за густого снегопада отсюда было просто нереально, так что оставалось рассчитывать на слух и обоняние. А качества эти у амурских тигров развиты куда больше, чем у остальных таежных обитателей…
Начальник РОВД покинул гостеприимный дом лишь через полтора часа, когда на столе и в холодильнике не осталось абсолютно ничего. Однако домой не пошел – у него еще были дела в поселке.
Путь Прелясковского лежал в сторону кладбища на северо-западной окраине Февральска. Впрочем, «кладбищем» это можно было назвать лишь условно. Так уж получилось, что уже несколько лет в поселке не закапывали покойников в землю из-за высокого уровня грунтовых вод и, как следствие, опасности заражения водозабора. Исключение составляли лишь усопшие начальники, члены их семей и некоторые особо уважаемые посельчане. Стараниями краевых властей на закрытом кладбище был сооружен небольшой крематорий с колумбарием – длиннющим бетонным забором с глубокими нишами для урн. И хотя жители также умирали в Февральске исправно, основными клиентами крематория были бомжи; весной, после схода снегов, в окрестной тайге находили до сотни бесхозных трупов. Оплачивали их кремацию из поселкового бюджета, что давало невиданные возможности для откатов; иногда по документам кремированных бомжей проходило по несколько тысяч за сезон.
Директором и фактически хозяином крематория был китаец Ян Сунь, обосновавшийся в Февральске еще с середины девяностых и давно уже получивший российское гражданство.
Ян Сунь слыл в поселке человеком предельно загадочным. С автохтонами дружбу почти не водил, хотя и был со всеми подчеркнуто вежлив и корректен. С властями особо не корешился, хотя всем было понятно, что получить бюджетные деньги на строительство крематория с колумбарием без взяток и последующих откатов и распилов тут, в Приморье, практически нереально. Однако, по многочисленным слухам, Ян Сунь был едва ли не теневым хозяином Февральска и окрестностей. Он занимался и переправкой земляков-гастарбайтеров по стройкам всего Дальнего Востока, и контрабандой больших партий наркотиков, и браконьерской вырубкой леса, и поддельным спиртным, и скупкой цветных металлов. Говорили, что китаец обладает широкими связями с уголовниками всего Приморья. Многие утверждали, что за многими нераскрытыми преступлениями тоже просматривается рука Ян Суня.
Связи с криминалом косвенно подтверждались и тем, что в кладбищенском бизнесе китайца работали исключительно ранее судимые. И притом не разные запомоенные чуханы и петушилы, а серьезные и очень авторитетные люди, к мнению которых прислушивались и за решеткой, и на воле.
Прелясковского и Ян Суня давно уже связывали разные темные дела. За то, что начальник Февральского РОВД закрывал глаза на теневой бизнес китайца, последний исправно отстегивал ему бабло с каждой сделки. Жилище Прелясковского – стильный двухэтажный коттедж со стеклопакетами, металлочерепицей и электроподогревом – уступало по роскоши и размерам только трехэтажной домине председателя поселкового Совета. Трудно было представить, чтобы главмент нищего дальневосточного поселка смог отгрохать такое жилище за свою весьма скромную зарплату.
Сам Ян Сунь, то и дело наведывавшийся на историческую родину, выполнял там некоторые деликатные поручения Прелясковского. Некоторые утверждали, что у поселкового главмента даже есть доля в каком-то подпольном производстве в Китае, однако никто эти слухи не мог ни подтвердить, ни опровергнуть…
…Нетрезво покачиваясь, начальник РОВД двигался в сторону высокого заснеженного забора, за которым прорисовывалось промышленной архитектуры здание с высокой кирпичной трубой.
Сухо и рассыпчато скрипел под ногами снег. Черный прозрачный воздух обжигал ноздри. Пар от дыхания льдинисто индевел на шарфе. Дойдя до металлической калитки, на которой блестел стеклянный кружок видеоглазка, Прелясковский с силой нажал кнопку звонка. За забором стукнула дверь, звякнул засов. Метнулась во тьме поземка и тут же пропала длинная ломкая тень.
– Ян! Ты? Открывай быстренько, а то холодно! – повысил голос правоохранитель, переминаясь с ноги на ногу
– Сецяса, сецяса… – послышалось с той стороны забора. – Ты, нацальника? Так рады тебя видетя, так рады!
Ян Сунь – толстенький, кругленький, с резиновой, словно приклеенной к лицу улыбкой – услужливо пропустил гостя в офис кладбищенской фирмы. И китаец, и его татуированные работники жили прямо тут, на втором этаже. Усадив мента за низкий столик в зале, Ян Сунь исчез за бамбуковой занавеской с изображением геральдических драконов и что-то быстро-быстро сказал кому-то невидимому.
– Кусаця хоцеся, нацальника? – дружелюбно поинтересовался хозяин, выходя из-за занавески.
– Что – опять своей китайской херней будешь угощать? – Начальник РОВД расстегнул китель. – Я уже на твою протухшую селедку и рисовую лапшу смотреть не могу!
Китаец, впрочем, абсолютно не обиделся – это вообще не было ему свойственно.
– У меня еся и русская блюда, – со все той же резиновой улыбкой сообщил он. – Водка, пельменя, огуреця… Цто хоцеся?
– Все давай, – по размышлении ответил мент; по пути от дома Татьяны он уже успел проголодаться.
Ян Сунь вновь исчез за бамбуковой занавеской. Неожиданно оттуда послышалось несколько приглушенных матюгов, явно произнесенных кем-то из русских работников, и на них тут же наложился ровный голос китайца: «Молци, дурака, с мента дружиця надо!»
Спустя минут десять стол перед Прелясковским был сервирован по всем правилам китайской гостеприимной традиции, то есть очень много разных блюд, но в небольших количествах. И только спиртного было немало: зная гастрономические вкусы гостя, Ян Сунь выставил перед ним литруху элитной «Цзянь Нань Чунь» – любимого алкогольного напитка самого Председателя КНР Ху Цзиньтао.
Сам же хозяин уселся в кресле напротив, вписавшись в него, словно бильярдный шар в лузу. Разлив спиртное по микроскопическим рюмкам, он покачал головой, молвил: «За здоровье нацальника!» – и не чокаясь выпил. После чего взглянул на мента вопросительно – мол, а чего это ты ко мне так поздно явился?
– Янчик, – плеснув себе спиртное в рот, Прелясковский немедленно налил еще. – У меня тут к тебе несколько вопросов.
Хозяин крематория тут же услужливо изогнулся в кресле, демонстрируя готовность немедленно и исчерпывающе ответить на любой вопрос любимого начальника.