Живая душа
Шрифт:
— Вот твои принципы, вот твое упрямство! — крикнула она Щучалину.
— Это не упрямство, — сказал Щучалин. — Просто иначе-то наша жизнь не сладится. Как ты не понимаешь?
После этого случая Римма пошла было на примирение. Уже не играли больше в «испорченный телефон», не разговаривали через дочку. Но окончательного выяснения так и не произошло. Не успели.
Через день или два Щучалин вернулся с работы веселый, вынул из буфета бутылку коньяку — ту самую злосчастную бутылку, которую не распил с командиром.
— Рим, будут гости.
— Какие?
— Ты их не знаешь. Прибери
В комнатах на самом деле был отчаянный беспорядок. За последнее время Римма как-то забросила все домашние дела, сердце не лежало убирать и чистить. И от того, что самой ей было неловко за грязный пол, за немытые бутылки из-под молока, стоящие батареей на холодильнике, Римма рассердилась:
— Знаешь, здесь не самолет, где приходишь на все готовенькое!
— Я тебе помогу, — сказал Щучалин. — Давай уберем вместе. У одного-то у меня не получится.
— А что за необходимость в генеральной уборке?!
— Ребята хотят отпраздновать. Невелико событие, но все-таки: назначен командиром экипажа.
— Ты?..
— Да.
— Вместо прежнего командира?
— Вместо прежнего.
— Та-ак…
— Ты недовольна?
Римма не сумела справиться с собою: знакомая непочатая бутылка стояла на столе; Римма явственно услышала слова командира: «А совесть, Кирилл?» — вспомнила, как уходил командир из их дома… И подозрения, которых она страшилась, опять вернулись к ней; она их отгоняла, а они не исчезали, и ничего с этим нельзя было поделать.
Щучалин все понял по ее изменившемуся лицу.
— Не надо, — сказал он. — Я сам сделаю.
И началась совсем странная жизнь. Больше не выясняли отношений, не ссорились. Обменивались какими-то незначительными фразами, даже сходили вместе с дочкой в кукольный театр, приехавший на гастроли. Но Римме казалось, что во всей этой жизни она сделалась посторонним наблюдателем, и уже нельзя было, просто невозможно было поговорить с Щучалиным откровенно, объяснить ему все, что она чувствует.
Видимо, надо было принять какое-то решение. Может быть, взять дочку и уйти от мужа. Ничего, не пропали бы — в наше время не дадут человеку пропасть. Но затягивала непонятная инерция, дни складывались в недели, недели — в месяцы, Римма словно бы ждала чего-то, но только неизвестно, чего ждала. Кроме опустошения и тоски, главным в этой жизни было ощущение одиночества. Римма чувствовала себя так, будто очутилась на пустой льдине и полоса холодной тяжелой воды между нею и остальными людьми все расширяется, расширяется…
Это чувство не покидало ее и в классе, среди своих пятиклашек, и в учительской, и на улице, в толпе народа, и конечно же дома. И чтобы справиться с этим состоянием, Римма тормошила, тискала, ласкала дочку, беспокоя и удивляя ее просто безудержной, почти болезненной нежностью.
А ночами, когда спала рядом с нею дочка и спал в соседней комнате Щучалин — ровно, безмятежно спал, — Римма думала: как он может переносить такую жизнь? Значит, она ошиблась в нем. Он холодный, бесчувственный, рассудочный человек. Жестокий человек. Даже если поступки Риммы — прихоть, Щучалин видит, что Римма мучается, изводит себя, сгорает на глазах. И если он это видит, он обязан ей уступить, потому что ради любви можно идти на уступки, можно пренебречь и собственными привычками и даже убеждениями. Очевидно, свои привычки и убеждения Кирилл ставит выше, чем любовь к ней. Что же это тогда за любовь, какая ей цена?!
Теперь все поступки мужа раздражали Римму. Рассудком она понимала, что он ведет себя так же, как в первые годы после женитьбы, но ее раздражало и то, как он аккуратно снимает ботинки в передней и надевает тапки, и то, как он ест за столом, сметая ладонью хлебные крошки, и то, как перед сном развешивает одежду на спинке стула… Иногда ей становилось его жаль: если бы он, например, заболел, она бы кинулась за врачами и дежурила бы у его постели, но одновременно с этой жалостью ей хотелось причинить ему боль. Он равнодушен, сдержан, терпелив, а ей хотелось, чтоб он почувствовал такую же боль, какую испытывает она.
Все эти ощущения накапливались в ней, а Щучалин не замечал или делал вид, что не замечает. И вот достаточно было пустяка, ничтожного повода, чтоб разгорелась последняя ссора; Римма теперь и не припомнит, что послужило поводом к ней. Но ссора разгорелась, и Римма, уже не сдерживая себя, высказала Щучалину все, что о нем думает. Сначала он отмалчивался, сохранял выдержку, но Римме уже надо было вывести его из равновесия, необходимо было, чтоб он понял наконец, до чего ей тошно.
И когда были произнесены самые страшные, самые обидные слова, Щучалин хлопнул дверью так, что посыпалась штукатурка. А Римма внезапно сообразила, что этих слов обратно не возьмешь и Кирилл, вероятно, ушел навсегда. Она не знала, будет ли теперь лучше или хуже, просто внутри у нее сделалось как-то мертво.
Да, Кирилл не вернулся ни вечером, ни ночью. Римма заставила себя вздремнуть хотя бы пару часов, чтобы не свалиться завтра на занятиях в школе. Наутро, задолго до того, как затрещал будильник, она уже была на ногах. Надо было убить время, и она постирала бельишко дочери, перемыла посуду. Посмотрела на свое лицо в зеркале — пожелтевшее, отекшее — и принялась пудриться, изобретать новую прическу. Наконец просигналил будильник, Римма разбудила дочку, накормила и повела в детский сад. Закрывая дверь, немного поколебалась, но все же сунула ключ под коврик. Своего ключа Кирилл вчера не взял.
А выходя из детского садика, Римма столкнулась с соседкой, тоже женой летчика. Подругами они не были, подробностями семейной жизни не делились — просто знакомые, живущие на одном этаже.
— Ну что, все ссоритесь? — участливо спросила соседка.
И Римма изумилась, откуда соседке это известно. Ни Щучалин, ни Римма никому не жаловались, наоборот — скрывали свои ссоры. Значит, соседка сама догадалась. Значит, это уже всем заметно…
Неожиданно для себя — может быть, потому, что на душе было так пусто и мертво, — Римма решила поплакаться соседке. Попробовала рассказать, что случилось, и вдруг увидела, что рассказать-то нельзя. Слова получаются неубедительными, да и суть происходящего между ней и Кириллом логично не изложишь. Не складывается совместная жизнь, что-то в ней не так, что-то в ней не то… Общие слова. Не хватает только банального заявления, что они с Кириллом характерами не сошлись.