Живая душа
Шрифт:
Виноват в происшедшем один человек — лаборант Иван Есев. Это ему полагается следить за оборудованием. Как он не заметил, что пест в механической ступе стесался и медная пыль попадает в образцы? Просто халатность! Чуистова отругала лаборанта, но когда докладывала руководству — целиком взяла вину на себя…
Позднее она размышляла, зачем ей это понадобилось. Конечно, Есева могли выгнать с работы. Но ведь поделом… Отчего же она поддалась жалости, отчего побоялась, что Есева выгонят? Разве так он ей необходим?
Чепуха это. Но вот пожалела, и все тут.
Добиться повторного маршрута к Чум-горе было
Чуистова спорила так, будто директор института не слыхивал, какое значение имеет кварц в промышленности. Она помянула и электронику, и медицину, и даже иллюминаторы космических кораблей. Под конец разговора директор посмеивался. Он понял одно — Чуистовой очень хотелось вновь оказаться у Чум-горы.
А Чуистова не смогла бы ответить, почему хотелось. Просто манила, притягивала к себе далекая Чум-гора. Мерещилась ее трехглавая вершина, такая странная, непохожая на другие, — в ясную погоду кажется, будто три великанских чума стоят рядышком в тундре и вьется над ними ленивый дымок…
Может, потому притягивала к себе Чум-гора, что прошлая экспедиция все-таки была счастливой. Хотя бы поначалу. И сама Чуистова, и Есев работали тогда азартно; вечерами подолгу не засыпали, беседовали у костерка. Веселый Иван Есев был забавен, даже остроумен, говорить с ним было интересно. Радость сближает людей, и в эти счастливые дни лаборант Есев, смешной, нескладный и неотесанный, казался Чуистовой почти родным.
Да, в те дни было хорошо.
А вот новая экспедиция не заладилась: они вторую неделю сидят голодными, нет продуктов, нет погоды, нет и следов кварцевой жилы. Ничего нет. И Есев почти не разговаривает с Чуистовой.
Господи, да разве она виновата?!
Иван Есев, между прочим, мог бы не валяться в спальном мешке. Собрал бы силенки, отправился бы на охоту. Все-таки рядом с ним — женщина, слабое существо. И эта женщина немало добра ему сделала. Один раз от смерти спасла — от нелепой, постыдной смерти…
Шли они в первый совместный маршрут, поднимались вверх по Илычу, притоку Печоры. Остановились ночевать у поселка лесорубов, и вот двое дружков — Иван Есев да подсобный рабочий — тайком сбегали в магазин, купили бутылку спирта. Распили ее за полночь, чтоб никто не заметил. Иван Есев не умеет пить и со спирту так захмелел, что у костра и свалился. Не дополз до палатки.
Чуистовой в ту ночь не спалось, одолевали какие-то тоскливые мысли; она откинула полог и вышла на воздух. Видит — навзничь лежит Ваня Есев, лицо словно обугленное: сплошь облеплено мошкой и комарами. Челюсть отвалилась, как у мертвеца, одни закрытые веки вздрагивают. Вдруг передернуло Ваню, захрипел, что-то клокочет в горле. Вот-вот задохнется, а повернуть голову не может, лежит без сознания. Бросилась к нему Чуистова, уложила ничком. Сразу Есева вырвало. Чуистова принесла аптечку, разыскала нашатырный спирт, потом облила голову Есева холодной водой, смыла кровавую кашицу из мошки и комаров. Полночи возилась, пока наконец привела его в сознание.
Утром он едва поднялся, был совершенно больным. Чуистову это нисколько не тронуло. Обоим пьяницам она устроила нагоняй, сказала, что немедленно возвращается в город — пускай вычитают с них деньги за сорванную экспедицию.
Ей самой нравилась такая строгость.
— Не надо, Ия Михайловна… — покаянно бормотал Есев. — Не надо, а?..
Он был похож на мальчишку, который переминается с ноги на ногу перед учительницей, боится поднять голову и наивно, беззащитно ждет, что его все-таки простят.
Она его долго мучила, прежде чем простить. А когда простила, Ваня совершенно по-детски обрадовался.
— Все, Ия Михайловна! Честное слово!..
— Что — «все»? Зарок даешь? Не нужны зароки, пьянствовать я и так не позволю.
— Да я не об этом… Я теперь… как собака буду тебе служить.
— Ты мне как человек служи, — сказала Чуистова, а самой даже неловко сделалось: такими преданными глазами смотрел Ваня, будто и впрямь собрался беззаветно служить до конца своих дней…
Он был на год старше Чуистовой, но у нее возникло ощущение, что он гораздо моложе и что надо относиться к нему, как к непутевому ребенку.
Он ведь действительно был непутевым. Начал заниматься в техникуме и бросил — стипендия, видите ли, маловата. Пошел работать, перевелся в заочный техникум и снова бросил — трудно заниматься самостоятельно. Зимой вдруг решил, что сделается знаменитым штангистом, сил хватит, играючи на мастера спорта вытянет… Но и этой забавы хватило ненадолго.
Родом Ваня из деревни, но странное дело — ни капли нету в нем мужицкой основательности, упрямства, терпения. Избаловали его слишком, что ли?
Под новогодние праздники Чуистова побывала у Вани в гостях. Место, где стоит деревня, красивое: речная излука, лес, крутой обрыв к Вычегде. Мать Вани живет одиноко. Дом у нее большой, но уже запущенный, и сразу видно, что не хватает ему хозяйской руки. Ступени крыльца подгнили, дверь забухла. А Ваня на это не обращает внимания: вместо того чтобы за топор взяться, гоняет, как мальчишка, на лыжах. Пригнется и махнет вниз с обрыва, петляя между деревьями, — только два снеговых крыла разбиваются о стволы…
И приятели у Вани такие же. Приезжают из города развлекаться, будто в дом отдыха; тоже катаются с обрыва на лыжах и санках, а то по снежной целине уйдут в перелески. Не на охоту, а просто любоваться тетеревами, что висят, как черные комья, на ветках берез.
А мать Вани принимает все это как должное. Хлопочет по хозяйству, суетится; к возвращению гостей тащит на стол самовар, и на лице ее не заметно ничего, кроме простодушного удовольствия. Если среди гостей есть девушки, мать заводит шутливый разговор: я, дескать, старуха уживчивая, поладила бы с какой угодно снохой, да вот не посылает господь бог долгожданной снохи…
Такой разговор завела она и с Чуистовой. Это было неожиданно, нелепо — никогда Чуистова не предполагала, что выглядит подходящей парой для Вани… Она ответила что-то резкое, смутилась, попробовала загладить резкость, и вышло совсем неловко. Мать Вани смотрела на нее почти испуганно.
Весною Ваня сказал, что матери, наверное, надоело ждать, когда бог пошлет сноху. Мать принялась за сватовство всерьез, нашла невесту, и он, пожалуй, возьмет и женится.
— Что ж, — усмехнулась Чуистова, — совет да любовь вам.