Живая душа
Шрифт:
У девушки дрогнули крылья незагоревшего носика, она губу прикусила. «Совсем разозлится!» — подумал Казаринов. А она спросила беспомощно, с детской обидой:
— Зачем же… вы обманывали меня? Не понимаю…
— Забыл, — сокрушенно сказал Леушин, косясь на Казаринова. — Просто забыл. Память стариковская.
— Где… где я смогу переночевать?
— Найдем место. Вон в этом бараке женщины живут, не прогонят… Да ты, никак, обиделась?
— Обиделась.
— На старика-то?..
Девушка скрылась за дверью барака, а Леушин рассмеялся. Забавлял его этот розыгрыш.
—
— Какой она техникум окончила?
— Это уж сам расспрашивай. Пообедай быстренько да своди ее за костяникой.
Тут Казаринов догадался. Для него мастер задержал девушку на буровой…
— Егор Степаныч, — сказал Казаринов, чувствуя, что снова краснеет. — Смена ведь с четырех…
— Я за тебя выйду. Если, конечно, желаешь.
А Казаринов и сам не знал, желает ли такого знакомства. Он стеснялся, что Леушин все это подстроил. Вдруг и девушка узнает про это?
— Ее Музой звать, — сказал мастер. — Смотри, уйдет одна куда-нибудь… Проворонишь.
Казаринов не стал обедать, пошел прямо к женскому бараку. Шел так, будто собрался реку переплывать на дырявой лодке. И хочется, и страшно. И надежды нет…
А девушка оказалась с характером. Раздумала оставаться на ночевку, выбежала из барака, зашагала к дороге-лежневке. Решила пешком добираться до поселка.
Безотчетно Казаринов кинулся за нею:
— Муза!..
Он вдруг испугался, что девушка уйдет и больше не вернется. Он даже поразился этому испугу.
— Что тебе? — обернулась Муза.
— Я тоже в поселок, — сказал Казаринов.
— Иди, не мешаю.
— Вместе повеселей, — сказал Казаринов. — Ты нашей дороги не знаешь. Там и утонуть недолго.
От смущения он то расстегивал, то застегивал пуговицу на рубашке. И под взглядом светлых глаз девушки чувствовал себя как на рентгене. Казалось, она насквозь его видит, все понимает и вдоволь сейчас посмеется.
— Могу впереди идти… — проговорил он, запинаясь. — Мне все равно.
Шагали по лежневке, прыгали с бревна на бревно. Дорога не показалась Казаринову тяжелой и длинной. С удивлением он отметил, что прошли уже километров пять, — вон забелела березовая рощица, которая на середине пути.
А заговорить он так и не сумел. Ругал себя за стеснительность, вспоминал, что в деревенском клубе совсем не пугался девчонок, умел и на танец пригласить, и поболтать. Отчего же сейчас взяла оторопь?
— Медведь! — вскрикнула Муза и схватила Казаринова за руку.
На опушке рощицы был малинник; перепутанные, полегшие стебли с лопоухими листьями казались непроходимыми. И что-то зашевелилось в малиннике, затрещало. Эх, если бы медведь! Тогда Муза больше не отстранилась бы от Казаринова. А он бы не испугался. Взял бы да посмотрел зверю в глаза. Еще от деда слышал Казаринов, что ни один зверь не выдержит пристального человеческого взгляда…
— Это не медведь, — сказал Казаринов.
— Откуда ты знаешь?
— Да тут на двести километров ни одного медведя не осталось.
— А меня специально предупреждали!..
— Меня тоже, — улыбнулся Казаринов. — Особенно когда первый раз приехал. Чего только не плели… И как медведь на автомашину набросился. И как геодезистку в берлогу уволок, всю зиму не отпускал…
Муза засмеялась и отодвинулась от Казаринова. Он вздохнул, не удержался. Не хотелось ему снова шагать впереди.
Он еще не знал, что несколько месяцев спустя Муза вспомнит этот случай. И признается, что Казаринов сразу ей понравился оттого, что сказал правду.
Из малинника, между тем, выдралась баба, повязанная по брови белым платком. Двумя руками она держала эмалированное ведро. Вот каким оказался медведь.
А когда пошли дальше, Муза разговорилась сама. Рассказала, что тоже видела Казаринова в управлении. И тоже запомнила…
Остаток дороги совсем быстро промелькнул. Показались крайние дома поселка.
— Ну, теперь добежишь сама, — сказал Казаринов. — Спокойной ночи.
— А ты? Разве не в поселок?!
— Мне на работу, — ответил Казаринов.
…Муза еще несколько раз приезжала на буровую. И однажды пошла с Казариновым собирать костянику. В деревне говорят: если девушка с парнем отправляются по ягоды, жди свадьбы…
Так оно и случилось.
Счастливым человеком приезжал теперь Казаринов в поселок. У них с Музой была своя комната, а это ведь счастье: вернуться с работы в дом, где тебя ждут…
Часто бывал у них в гостях мастер Леушин. И Муза, и Казаринов считали его родным человеком, а он, видимо, искренне радовался, что в доме у молодых так хорошо.
Казаринов узнал, что мастер родом из Вологодской области; в Ухте у него квартира, где живут жена и сын. Тоскует по ним Леушин, но, пока сын учится в институте, приходится жить порознь. Будет сын инженером, может, станут работать на одной буровой…
И еще узнал Казаринов, какая непростая судьба выпала на долю мастера. Пятнадцатилетним парнишкой остался Егор Леушин без родителей: сначала мать умерла, а вскоре и отец. Леушин подался в город, поступил в ремесленное училище; там одевали и кормили. По молодости, по глупости связался с дурной компанией — показалось, что ребята в ней смелые и горой стоят друг за дружку. Потом, конечно, раскусил своих приятелей, отшатнулся, как от чумных. И все же мелкая оплошность обернулась бедой. Однажды бывшие приятели угнали легковую машину, сбили на улице человека, а ключи от автомобиля подкинули Егору и всю вину свалили на него. Подстроено было хитро и ловко — самим выскочить сухими из воды и Егору отомстить…
Леушина осудили. Попал в Ухту, а позднее — к нефтеразведчикам. Навидался всякого. Но в одном все же повезло: несколько лет трудился вместе с Косолапкиным, знаменитым на всю Коми республику буровым мастером, старым коммунистом. Он-то и выучил Леушина.
После войны, когда срок заключения истек, Леушин остался работать на Севере. Долго не заводил семью. Девушка, которая ему нравилась, жила в родном селе, на Вологодчине. Леушин боялся отправлять ей письма, боялся навестить ее. Думал — не поверит она, что произошла судебная ошибка… А девушка сама его разыскала; оказывается, она все годы ждала Егора и была убеждена, что он не виновен.