Живите вечно.Повести, рассказы, очерки, стихи писателей Кубани к 50-летию Победы в Великой Отечественной войне
Шрифт:
Иван Ефимович расспрашивал подполковника Зайца о том, где размещаются батальоны его полка и о его планах. Затем задал вопрос Кулакову:
— Что надо сделать, чтобы освободить высоты?
Тот высказал свои соображения. Затем Петров спросил командира дивизиона Снеженкова: достаточно ли завезли снарядов?
— За последние два дня мы доставили семьсот снарядов и продолжаем завозить их из Пшады, — ответил он.
— Немцы привыкли к артобстрелам, — заметил генерал Петров. — Поэтому нужен элемент неожиданности. К нам прибыли реактивные минометы. Используем для атаки их. Я проверил дорогу сюда. Она проходима для автомашин с реактивными минометами.
— Это будет хорошей подмогой, — сказал Кулаков. — А после обстрела «Катюшами» мы начнем наступление.
— Завтра же реактивные минометы будут здесь. А для атаки используйте полночь, — посоветовал Иван Ефимович.
Разговор этот мне запомнился. Я был рядом с капитаном Снеженковым. Уже следующей ночью в лепрозорий прибыли гвардейские минометы. Той же темной ночью батальоны 1133–го стрелкового полка приготовились к броску на высоты. В полночь «Катюши» ударили по высотам. Над долиной низко понеслись одна за другой огненные кометы. Мы слышали треск рвущихся снарядов, видели огненные вспышки.
А вслед за выстрелами реактивных минометов; начался артиллерийский обстрел высот. Потом послышалось громкое «ура». Это пошли в наступление батальоны полка. Через час напуганные и растерявшиеся немцы были сброшены с высот. Они перешли в наши руки, и мы удерживали их вплоть до начала общего наступления Красной Армии на Кавказе.
Приезд генерала И. Е. Петрова и его вмешательство помогло восстановить положение в обороне важного участка фронта, прикрывавшего подступы к побережью Черного моря.
Роль писаря при штабе дивизиона мне не очень нравилась. И однажды я попросил Федора Викторовича Снеженкова послать меня на боевой участок. Хотя ему и не хотелось расставаться со мной, он согласился и направил в батарею. старшего лейтенанта Бутко артиллерийским разведчиком. Так я оказался на гребне только что освобожденных от немцев высот. Батарея рядом, на поляне, у речки. А НП мы начали сооружать на самом гребне горы. Внизу лощина, а впереди — высоты против Холмской, на которых обосновались немцы. Я в бинокль «часами наблюдал с горы за высотами, выискивая огневые точки. Обнаруживал штабную землянку, дзоты, минометные точки. Сообщал об этом комбату. И не раз он предлагал мне перепроверить увиденное. А это значит — надо пробираться к немецким укреплениям. Комбат договорился с командиром батальона, прикрывавшим подступы к нашей высоте, чтобы меня пропускали через позиции. И я ночью тайком пробирался к вражеским высотам, затаившись наблюдал за немцами. И когда убеждался, что не ошибся в ранее выявленных целях, возвращался назад. По моим данным командир батареи отдавал приказ открыть огонь. Какая это радость видеть днем, как взлетали в воздух обломки обнаруженных тобой дзотов, остатки минометных точек.
Я обнаружил около двадцати таких целей, пораженных нашей батареей. А тогда был обнародован приказ, что артиллерийский разведчик, обнаруживший десять огневых точек, пораженных затем нашей артиллерией, должен представляться к награждению медалью «За отвагу». Командир батареи старший лейтенант Бутко представил меня к награждению медалью «За отвагу». Однако вскоре к нам на батарею зачастили работники «Смерша». И вскоре через несколько дней они увезли с собой комбата. За что — никто так и не узнал. И потом, многие годы спустя, как я ни пытался узнать у Ф. В. Снеженкова, И. С. Демченко и многих других ветеранов 900–го артполка о судьбе старшего лейтенанта Бутко, никто ничего не мог сказать определенного о нем. А мое наградное дело застряло. То ли потому, что оно было составлено человеком, которого взял «Смерш», то ли просто затерялось. Но несколько месяцев спустя, когда мы сошли с гор, нам на равнине прочитали приказ по 900–му артполку, в котором говори — лось, что писарь штаба 900–го артполка мой одноклассник Николай Луговской награждается медалью «За отвагу». И я только удивился превратностям судьбы. За писарскую работу наградили медалью, а полная смертельной опасности работа артразведчика оказалась незамеченной.
Хотя я и был разведчиком, но приходилось в ту пору заниматься и другими делами. Все поочередно заготавливали в горах сено и зеленые ветки для лошадей. Однажды, когда я шел с охапкой травы, неожиданно увидел на гребне горы немца с автоматом. Что он делал — не знаю. Может быть, это был один из разведчиков, а может быть, просто случайно забрел сюда, потеряв ориентиры. Такое в горах часто случалось и с нашими бойцами. Я бросил траву, направил на него винтовку и крикнул: «Хенде хох!». От неожиданности немец растерялся. Я схватил его автомат и привел на НП, откуда его Доставили в штаб дивизиона, где он дал ценные сведения.
Стоял ноябрь, четвертый месяц жестоких боев. Как ни тяжело нам приходилось, наши мысли были прикованы к Сталинграду, туда, где было особенно трудно. Мы жили предчувствием скорого перелома в войне, с нетерпением ждали его. И хотя не было ни радио, ни газет, вести о том, что делается на других фронтах, незримыми путями доходили и до нас.
В двадцатых числах ноября 1942 года я с товарищем с НП шел по тропе на огневую. Навстречу нам бежал радостно улыбающийся ставрополец Василий Савченко.
— Из штаба полка передали: наши начали наступление под Сталинградом! — быстро сообщил он и побежал по тропе.
Весть о стремительном наступлении под Сталинградом заставила радостно забиться наши сердца. Наконец-то! Когда же мы пришли на огневую, то нам сказали:
— Василий Савченко подорвался на мине! Наверное, немцы заложили ее там перед отступлением.
Десятки раз я и товарищи ходили по этой тропе с НП на огневую — и ничего! А тут — надо же: не донес
артиллерист добрую весть комбату.
Там, в горах, недалеко от огневой остался маленький холмик со звездой — скромный памятник погибшему солдату.
А через несколько дней вновь был восстановлен 3–й дивизион. И я в числе других был направлен в него. Попал в 7–ю батарею, размещавшуюся в районе Дербенки и Убинской. Был и замковым, и наводчиком. Командиром орудия был старый и опытный артиллерист Пехтерев. Бои требовали снарядов, и
мы поочередно, группами отправлялись в Пшаду за снарядами. В каждом вещмешке по одному — два снаряда. Шли по узкой горной тропке, переправляясь через горные речки. Ночевали часто в лесу. Были суровые морозы. И мы, нарубив деревьев, разжигали огромный костер. Вокруг него собирались многие
— не только мы, артиллеристы, но и пехотинцы. Все сходились на этой тропе. Ложились на снег вокруг костра и засыпали. А когда спина замерзала, поворачивались к костру.
Но вот и началось наступление. Однажды комбат рано утром спросил:
— Кто у нас из Староминской?
Все знали — это я. И комбат пожал мне руку:
— Поздравляю. Передали по радио, что твоя станица освобождена.
Но нам предстоял еще нелегкий путь — выбраться из гор. Лошади отощали за зиму. Иногда приходилось орудия тащить на себе.