Живодерня
Шрифт:
На ужине все было как всегда: дежурные-сумасшедшие разнесли миски с кашей, раздали ложки. Чукча, словно император, стоял, сложив на груди руки и взирая на подчиненный придурковатый народ. Шум стоял неимоверный. Вкладчики тащили свои миски в фонд "Ку-ку", Мавродяй без зазрения совести уплетал то, что приносили. С ним за столом сидел счастливый обладатель трех мисок каши: сегодня была его очередь нажраться. Шум, гам, стук посуды… Все это было Илье на руку. Уловив момент, он сунул алюминиевую ложку за пояс
Илья был вне себя от счастья. Первая часть плана удалась. Ликуя в душе, восхищаясь своей ловкостью, он направлялся к своей палате. Скорее! Скорее спрятать ложку под матрас!.. А ночью, завтра же ночью!..
Мощный толчок в плечо выбил Илью из равновесия. Он ударился плечом о стену – пугливые придурки бросились врассыпную.
Чукча приставил к его носу поцарапанный кулак (руку ему утром случайно поцарапал душевнобольной, когда он его усмирял). Илья стоял, прижавшись спиной с стене, и смотрел то на поцарапанный кулак, то в лицо Чукче.
– Чукчу с первого жеста понимать надо,-промолвил Чукча и ударил Илью в живот.
Илья согнулся от глухой боли. Господи! Неужели заметил?!
– Ну! Чукча ждет, – донеслось до согнувшегося Ильи.
– Врач… меня бить… запретил… – ответил Илья. – Я все врачу скажу… – Через силу разогнувшись и заметив в глазах Чукчи раскаяние, Илья осмелел. – Он тебя понизит до уборщицы.
Чукча, казалось, был напуган не на шутку. Он постоял молча перед Ильей и, подумав, сказал уже без угрозы в голосе:
– Чукча случайно тебя задел. Отдай ложка.
Илья достал нагретую на животе ложку и протянул Чукче. Тот взял и пошел в столовую, где дежурные гремели посудой.
"Как он, сволочь, заметил, – подумал Илья, направляясь в палату. – Теперь все пропало… Все! Теперь он, гад, будет за мной следить и шагу не даст сделать…"
Задумчивый Илья даже не заметил, как оказался у своей кровати.
– Илья Николаевич, это вы? – услышал он слабый голос Малюты.
Он лежал, свернувшись калачиком под одеялом и глядя на Илью широко открытыми глазами. Илья, сунув руки в карманы пижамной куртки, остановился перед ним.
– Неужели они вас тоже запихали в психушку?
– Как видишь.
– Если бы вы знали, как я страдаю. Ведь они пытали меня электричеством. Они бесчеловечны. – В голосе Малюты послышались слезы. – Я боюсь, понимаете, боюсь.
Илья присел к нему на край кровати.
– Я не знаю, чего они от меня хотят,-заплакал Малюта. – Я не понимаю… Они говорят, что я был у чуди… – Малюта схватил Илью за руку, в его глазах появились ужас и мука. – Это правда, Илья Николаевич? Скажите, правда?!
– Да, похоже на то, – глядя на него, с печалью проговорил Илья.
– Но почему?! Почему я ничего не помню?! – Малюта изо всех сил ударил себя по лбу. – Почему! – Он ударил снова и снова. – Ведь они запытают, замучают меня!..
Он смотрел на Илью полными ужаса и слез глазами.
– Да нет, ты еще вспомнишь, – успокаивал его Илья. – Обязательно вспомнишь…
– А вы видели?
– Что видел? – Илья наклонился поближе.
Малюта посмотрел на него широко открытыми глазами и тихо, еле слышно прошептал:
– Этих. Видели? – Щека его вздрагивала.
– Да кого "этих"? – Илья склонился к нему еще ближе.
– Ну, этих – из первой палаты.
– Видел, но…
– И я таким буду… Скоро буду.
Из глаз его потекли слезы.
Илья глубоко вздохнул, этот ужас был знаком и ему. Очень хорошо знаком, и он давно знал, что придет время и он станет десятым обитателем…
– Да нет, что ты, Малюта. – Илья дружески положил руку ему на плечо. – Ты вспомнишь, обязательно.
– Нет, я знаю, что окажусь среди них. Но ведь вы не бросите меня? – Малюта вцепился в руку Ильи. – У меня никого нет на этом свете. – Малюта глядел на него с надеждой.
В душе у Ильи что-то дрогнуло. Он заморгал быстро и, отвернувшись, сглотнул ком в горле.
– Конечно, нет. Конечно, не оставлю…
Ведь он был так же одинок здесь.
– Эй! Чукча сердиться будет. Почему на чужой койке в чуме сидишь? – Через палату к ним шел Чукча. Илья тут же встал. – Ты, Малюта, теперь Чукча слушаться должен. Иначе покалечу тебя. Моя шибко умный стал: анатомия знает. Будешь вспоминать, Чукча трогать тебя не будет. И ты, – кивнул он Илье, – ложка еще раз украдешь, буду колоть сера тебе в зад, однако. Доктор сказал.
– А я скажу, что ты меня бьешь, от этого я и вспомнить не могу, – припугнул Илья.
Чукча задумался. Что-то там происходило в его голове, но вот что?
– Чукча тебя не бил, – додумавшись, сказал Чукча.
– И если ты Малюту бить будешь, – осмелел Илья, – я скажу доктору.
– Малюту можно, однако. Малюту доктор не запретил.
– А если ты его бить будешь, я скажу, что ты и меня бил, – обнаглел Илья.
– Чукча тебя не бил, – настаивал санитар.
– А я скажу, что бил…
Их пререкания могли бы продолжаться долго, если бы посланный дурик не сообщил Чукче, что в третьей палате у больного приступ. И Чукча отправился за смирительной рубашкой.
– Спасибо тебе! – с чувством сказал Малюта. – Я никогда… – Голос его пресекся, он замолчал.
Илья лег на свою кровать. На сердце навалилась тяжесть: стало жалко себя, окружающих сумасшедших, которых никто не любит, – захотелось плакать. Вспомнилось детство, то, как он отдыхал в деревне у бабушки… Тогда его любили. А здесь?! Все эти люди лишены любви, поэтому несчастны…