Жизнь Бетховена
Шрифт:
По правде говоря, письмо это вызывает большое удивление. Бетховен похваляется тем, что нахлобучил шляпу на голову перед группой гуляющих, в которой находились императрица и эрцгерцог Рудольф. Правдоподобна ли такая ситуация именно в то время, когда эрцгерцог приказал переписать новую Симфонию? Шиндлер опровергает эту легенду, и мы полагаем, что он прав. Во всяком случае, Гёте покорил Бетховена. «Начиная с этого лета, — говорил он позднее Рохлицу, — я всегда читаю его, когда принимаюсь за чтение. Он убил для меня Клопштока».
В сентябре Изабэ приехал в Вену, чтобы писать портреты членов императорской фамилии; он представлялся императору Францу I в замке Лаксенбург и в Бадене; его удивила непритязательная внешность эрцгерцога Карла «человечка скромного и кроткого вида, говорящего о своих тюльпанах с увлечением амстердамского обывателя». Он рисовал ожесточенного врага Наполеона: императрицу Марию-Людовику д'Эсте-Модена, третью жену Франца I, мачеху Марии-Луизы, хрупкую, болезненную, закутанную в мантии и меха, но, несмотря на кроткое выражение ее губ и глаз, непримиримую. Он нарисовал восьмерых братьев императора; эрцгерцога Антона, с длинным лицом; Фердинанда; Карла, постоянного противника Наполеона; строгого эрцгерцога Иоанна; эрцгерцога Иозефа, венгерского вице-короля; Рейнгардта; Людвига и эрцгерцога Рудольфа, будущего кардинала и архиепископа Оломоуцкого, ученика и друга Бетховена. Портреты эти долго
Бетховен покинул столицу и отправился в Верхнюю Австрию.
Восьмая симфония носит дату: «Линц, октябрь 1812 года»; она была издана лишь в начале 1817 года у Штейнера в Вене. Композитор поселился у своего брата Николауса-Иоганна, аптекаря, с целью убедить его узаконить давнишнюю связь с Терезой Обермейер. Здешние места благоприятствуют вдохновению; на Променаде перестраивают старинный Ландхауз; дорога, особенно приятная в осеннюю пору, приводит мечтателя во Фрейнберг и в Егермейер. Видимо, в Линце было довольно много любителей музыки; именно там, несколько лет спустя, Шуберт при поддержке своего друга Иозефа фон Шпаупа добился одного из первых успехов.
Несмотря на раздраженный протест Берлиоза, Восьмая симфония получила название «Маленькой симфонии». Можно согласиться, что, невзирая на воодушевленность краткого Allegretto, классическое изящество менуэта и блеск длинного финала, нет в ее сдержанном оживлении ни мощи, ни широты предшествующего сочинения. И все же встречаются вдохновенные, счастливые находки. Allegro vivace завершает мотив, полный затаенной поэтичности. После яростных взрывов Седьмой симфонии словно отдыхом наслаждаешься изящной и скромной веселостью Scherzando. Не так уж легко найти у Бетховена более трогательную фразу, чем ля-бемоль-мажорная тема, пропетая первыми скрипками в начале финала. Создается впечатление, что Восьмую симфонию он сочинил гораздо быстрее Седьмой, среди путешествий, развлечении; возможно, какие-то внешние затруднения стесняли творческую мысль композитора. Сам Бетховен не ставил ее в один ряд с прежними симфониями.
К 1812 году относятся также Eguale [67] для четырех тромбонов (пьеса эта исполнялась в 1827 году на похоронах композитора); Соната для фортепиано и скрипки (соч. 96), впервые сыгранная у Лобковнца французским виртуозом Роде; ирландские и шотландские песни; несколько канонов, триумфальный марш. Бетховен болен и несчастен; он пишет об этом в письме к Варенна. Однако его готовность участвовать в патриотических либо благотворительных делах неизменна. Будучи приглашен на концерт в пользу женского монастыря, он пишет: «Так же как и в прошлом году, я расположен сделать какое-то доброе дело для моих друзей, почтенных дам, и буду таковым для всего страждущего человечества до последнего моего вздоха». Десятая соната для скрипки и фортепиано соль мажор (соч. 96), посвященная эрцгерцогу Рудольфу (еще одно подтверждение неправдоподобности анекдота, рассказанного Беттиной), вдохновлена зрелищем природы, как и «Пасторальная симфония». «Это сельский пейзаж, — пишет Марсель Эрвег, — с щебетаньем и пением», весь искрящийся причудливыми выдумками. Птичка поет, другие отвечают ей из глубины рощи. В саду кто-то напевает песенку — Adagio развивает эту мелодию. Под тирольские напевы пляшут крестьяне, потом они возвращаются домой, слегка отяжелевшие от выпивки, спотыкаясь по дороге…
67
В описываемую эпоху — пьеса траурного содержания для квартета однородных духовых инструментов (от «eguale» — «равный») (ит).
Но вскоре мы увидим Бетховена в новом облике.
IX
Бетховен получает официальное признание
8 декабря 1813 года венская публика приглашена прослушать Седьмую симфонию в концерте, устроенном в большом зале Университета Иоганном Непомуком Мельцелем. Этот своеобразный человек поселился в Вене в 1792 году в качестве учителя музыки и впоследствии стал известен своим метрономом; но уже и теперь его знают как изобретателя автоматов (кукла, играющая на трубе, кукла-шахматист). С 1808 года венский Вокансон носит звание придворного механика. Он придумал также нечто вроде оркестриона — «пангармонион». Мельцель сблизился с Бетховеном, для него он выделывает слуховые рожки.
Концерт 8 декабря 1813 года был дан в пользу австрийских и баварских воинов, раненных в сражении при Ганау. В Теплице Россия, Австрия и Пруссия заключили союз, получивший одобрение Англии. Бернадотт командовал северной армией коалиции. Наполеон потерял всех своих союзников. Мюрат предал его. Жалкие остатки Великой армии отступают за Рейн. Друо сумел пробить им дорогу лишь после того, как батарея из пятидесяти пушек сразила вражескую кавалерию, открыв огонь на расстоянии пятидесяти шагов. 5 декабря последние наши Войска переправились через реку; тиф опустошал их ряды. Куанье рассказывает, как каторжники, под угрозой картечи, взваливали груды трупов на телеги и увязывали их веревками, точно копны сена. Пришла пора жатвы мести. Еще до битвы у Ганау поражение при Лейпциге, дезертирство саксонцев и вюртембержцев, недостаток боеприпасов сокрушили французское владычество в Германии и уничтожили Рейнскую конфедерацию. Везде раздавался призыв к освобождению. В программе концерта, состоявшегося благодаря хлопотам Мельцеля, была «Победа Веллингтона при Виттории» (соч. 91), посвященная Бетховеном английскому принцу-регенту, будущему королю Георгу IV. Теперь модный герой дня — Вельсли, победитель Жюно и Мармона, также великолепный солдат; Франция дала ему военное воспитание; однако, прославленный победами в Индии, подобно Бонапарту в Египте, он превратил Португалию и Испанию в могилу для наших армий. Разгром французов в России предопределил наступление, которое позволило ему после битвы при Виттории перейти через Пиренеи. Для этого солдата-джентльмена, чей холодный и надменный облик верно передал Лоуренс, Бетховен соорудил свою военную симфонию; при первом исполнении Сальери и Гуммелю доверили партии пушек, Шуппанциг был концертмейстером первых скрипок, Бетховен дирижировал. Когда его спросили, доходят ли до него все детали произведения, он ответил: «Я хорошо слышу большой барабан». Довольно посредственное сочинение по характеру своему льстило самолюбию венской публики, и она не поскупилась на одобрения, бисируя Andante и требуя вторичного исполнения. 27 февраля 1814 года Бетховен снова дал концерт (на этот раз в свою пользу) и благодаря успеху «Победы Веллингтона» обеспечил
Какая жалость! Бетховен, до тех пор услаждавший своими бессмертными творениями лишь немногих избранных, стал пользоваться общепризнанным успехом, едва лишь согласился обратиться к жанру, наименее привлекательному среди любых других, — к музыке «на случай», проникнутой политической тенденцией. Шиндлер осмелился написать, что это был «решающий момент для его славы». Эффект оказался захватывающим, добавляет он. По обе стороны зала маршировали войска сражающихся сторон; собиралось до пяти тысяч слушателей. Однако триумфы не смягчили характера композитора. Фарнхаген фон Энзе вновь встретился с Бетховеном в это время; о его выходках он рассказывает во втором томе «Denkwurdigkeiten» [68] . Князь Антонин Радзивилл — автор «Жалобы Марии Стюарт» и нескольких вокальных квартетов для «Liedertafel» [69] Цельтера — писал музыку к «Фаусту» Гёте, отрывки из которой исполнялись в берлинской Певческой академии в 1810 году. Он хотел встретиться с Бетховеном; последний же, глохнувший все больше и больше, отказывался принимать посетителей, особенно из высшего общества. Чтобы преодолеть это препятствие, ему напомнили, что Радзивилл — шурин Луи-Фердинанда Прусского, принца-музыканта. Бетховен согласился на встречу, но не пожелал отправиться к Рахель. «Впрочем, — указывает Фарнхаген, — его имя, хотя и известное, окруженное уважением, не обладало еще тем обаянием, которого достигло впоследствии. Венская разношерстная публика откровенно предпочитала итальянскую легкость и грацию немецкой серьезности». По случаю вступления союзников в Париж Фридрих Трейчке написал пьесу «Добрая весть», поставленную в театре «Кернтнертор» 11 апреля 1814 года. Бетховен сочинил к ней хор «Germania, wie stehst du fest im Glanze da!» [70] (солирующий бас, хор и оркестр). Ему хотелось получить оперное либретто от Кернера; однако немецкий Тиртей в 1813 году оставил службу в венском придворном театре, чтобы вступить в полк волонтеров-стрелков Люцова. 26 августа 1813 года в одном из сражений в Мекленбурге ядро сразило его насмерть; только в следующем году вышел его знаменитый сборник боевых песен «Лира и меч». Как-то грустно становится, когда думаешь, что и Бетховен присоединился к общему ликованию по поводу капитуляции 31 марта и бедствий Франции. Александр, Фридрих-Вильгельм и Шварценберг, представлявший австрийского императора, совершили триумфальный въезд в Париж. По правде говоря, народ наш сохранял свое достоинство, но богатые завсегдатаи бульваров и Елисейских полей приветствовали победителей Мармона. Маркиз де Мобрей разъезжал по Парижу верхом, привязав к хвосту своей лошади орден Почетного легиона; виконт де ла Рошфуко тщетно пытался разрушить Вандомскую колонну, а публика в Опере устроила Александру и Вильгельму такую же овацию, как и венцы в Придворном театре. Талейран принимал у себя монархов и союзных дипломатов.
68
«Достопамятные факты» (нем.).
69
«Певческое общество» (нем.).
70
«Германия, ты утвердилась во всем блеске…» (нем.).
Европа перевела дух, поверив в свое освобождение. Падение Наполеона потрясло другого гениального художника, во многих отношениях заслуживающего сравнения с Бетховеном. Франсиско Гойя примкнул к Жозефу Бонапарту. Конечно, не из раболепства; вся история его жизни, его характер, его добровольное изгнание (впоследствии), конец его жизненного пути свидетельствуют против такого подозрения. Но, подобно венскому мастеру и, быть может, еще в большей степени подобно многим европейцам, да и его собственным друзьям — Ховелланосу, Олавиде, Моратину, — Гойя проявлял враждебность ко всем догмам, глубоко переживал бедствия народа, был верен своему скромному происхождению арагонского крестьянина. Он восторженно принимал революционные идеи и верил в их осуществление Наполеоном; если его пристрастие кажется более пылким, чем у Бетховена, то лишь потому, что более вопиющи злоупотребления, которые, как он надеялся, будут уничтожены. Разве не с натуры нарисовал он аутодафе в Севилье, разве не видел он, как сожгли женщину, уличенную в колдовстве? Признавая Жозефа Бонапарта как короля, он не приемлет ни насилия, ни деспотизма; это доказывают его полотна в Мадридском музее — «Второе и третье мая», трепещущие отвращением, которое внушают ему зверства оккупации. И наибольшее доказательство — могучий цикл «Ужасы войны».
Он тоже глух — отчасти этим объясняются его дурной нрав и его выходки. Замкнувшийся во время оккупации в своей Quinta, Гойя в присущей ему манере восстает против жестокостей войн между народами и выражает надежду на их примирение. Солдаты, убивающие по справедливости или без всякой справедливости (con razon о sin ella), кровавые бойни, где участвуют даже женщины, груды убитых людей и животных вперемежку, изнасилования, пьянство, тюрьма, казни без суда, грабежи, искалеченные тела раненых, пытки, усугубленные садизмом, трупы, разлагающиеся на истерзанной земле, безутешная мать или вдова, прикрывающая лицо волосами, все омерзительные зрелища, чью достоверность он подтверждает словами: «Я видел это, уо lo vi», — все это Гойя рисует с беспощадным пессимизмом, без страха, без оговорок. Он отказывается познать известные соблазнительные черты славы; он сосредоточивает свои чувства для выражения горя, в тысячах различных форм терзающего несчастные народы в расплату за всевозможные Илиады. Порой может показаться, что сперва предавшись иллюзиям, он, в самых смелых свих офортах (1811 год), уступает отчаянию. Правда мертва («Murio la verdad!»), восклицает Гойя. Воскреснет ли она? Si resuscitara? Все же он не отступает от идей всей своей жизни. Но когда императорский орел повержен, когда кровожадный гриф (el buitre carnivoro) падает наземь, в художнике возрождается надежда. «Ужасы войны» завершаются листом, — к счастью найденным, — «Вот истина» («Esto es lo verdadero»). Под лучезарным небом женщина с обнаженной грудью, с головой, украшенной цветами, опирается одной рукой на плечо человека, угнетенного тяжким трудом и страданием; этому несчастному, этому «старому человеку» видение указывает на горизонт, где сияет светоч нового будущего. На земле — корзины, наполненные плодами и тяжеловесными снопами; под плащом молодой женщины ягненок — символ мира. Идея, воплощенная в этом рисунке, вызвала к жизни и Девятую симфонию.